Джими Бауи в одном лице.

— Но ты так не считаешь?

— Этого я не говорил. Думаю, он великий человек. Серьезно. Он действительно великий и могущественный человек. Конечно, Президентом Соединенных Штатов Мидуинтер никогда не станет, но он будет стоять рядом с Президентом. Когда к власти в этой стране придут консерваторы, Мидуинтер станет главной силой, стоящей за троном, а может быть, и самим троном. Я только это имел в виду, — улыбнулся Харви. — Но он никому не доверяет. Никому не доверяет.

— Это общий недостаток людей нашей профессии.

— Да, но этот тип прослушивает наши телефоны, перлюстрирует почту, следит за друзьями и родственниками. Он приставил агентов шпионить даже за собственными сотрудниками. Это грязновато, тебе не кажется?

— Могу сказать лишь одно: если так, почему ты уверен, что на балконе нет подслушивающих устройств?

— Я и не уверен, но я слишком пьян, чтобы об этом беспокоиться. — Харви неожиданно вспомнил что-то и резко повернулся ко мне. — Скажи-ка, шельма, зачем ты поменял яйца в той коробке?

— Но, Харви, я же говорил тебе, что коробку с яйцами у меня украли в лондонском аэропорту.

— Расскажи-ка об этом еще раз.

— Могу только повторить уже сказанное. Судя по всему, их украл тот же самый мужчина, который следил за мной после встречи с доктором Пайком. Полное лицо. Очки в черной оправе. Среднего роста.

— Ты говорил, — перебил Харви, — оттопыренные уши, плохие зубы, длинные волосы, акцент, как у англичанина, который хотел, чтобы его приняли за янки, и впридачу вонючий запах изо рта. Ты мне его долго описывал.

— Правильно, — подхватил я, — очки в роговой оправе были надеты для того, чтобы уши казались оттопыренными. Этот американец произносил гласные звуки как кокни, чтобы его приняли за англичанина, который старается говорить с американским акцентом. Парик он надел, чтобы прикрыть плешь на макушке. Однако тот не очень хорошо сидел на голове, его все время приходилось поправлять, почему на парик и обратили внимание. Он вычернил передние зубы театральным гримом, а чтобы придать запаху изо рта неприятный оттенок, использовал специальные химикаты — старый трюк, чтобы никто не смотрел близко в лицо. Он украл багаж уже после таможенного досмотра.

Я замолчал. Харви ухмылялся.

— Да, — сказал он. — Это был я.

— Думаю, — продолжал я, не обращая внимания на его реплику, — это был пассажир с транзитного рейса. Пока его самолет стоял на дозаправке, он вышел, одел в туалете рабочий комбинезон, увел тележку с багажом, выбрал, что ему было нужно, и успел вернуться в самолет, чтобы продолжить свое путешествие без всякого таможенного досмотра. Неплохо для человека, который после окончания колледжа выступал в каких-то сараях.

Последняя фраза рассмешила Ньюбегина.

— Ботинки с внутренним каблуком и толстой стелькой, контактные линзы, чтобы изменить цвет глаз, грязные ногти и немного помады на губах, чтобы лицо казалось бледнее. Ты забыл об этом.

Харви уставился на носки своих ботинок и, не отводя от них взгляда, начал пританцовывать.

— Ты считаешь, — сказал Харви, — что ты чертовски умная шельма, не так ли?

Он все еще смотрел вниз, продолжая пританцовывать. Я не стал отвечать.

— Чертовски умная шельма.

Харви говорил по слогам и на каждый слог делал маленький шажок, затем он поменял слова местами, снова протанцевал всю фразу и изящно закончил танец, подняв одну ногу вверх.

— Ты постарался, — повернулся он ко мне, — чтобы твое пророчество в отношении Пайка сбылось. Ведь так? Ты как те дамы, которые, увидев на столе ножи, лежащие крест-накрест, затевают ссору, чтобы доказать, что это был плохой знак. Пайк погорел, а ты мило беседовал со Штоком.

Думаю, Харви рассчитывал, что я его ударю. Он явно нарывался на скандал. То ли ему хотелось почувствовать себя страдальцем, то ли он просто искал предлог, чтобы подраться со мной. Так ли это, я не знаю, но уверен, что он ждал удара.

— Вы мило беседовали о Тургеневе. Ты же знал, что Шток тебя не тронет. Для него ты — представитель правительства Соединенного Королевства. Он знал, что стоит ему прижать тебя, Лондон перехватает всех агентов советской разведывательной сети. Если ты в России будешь вести себя достаточно благоразумно, то ты в безопасности. Вот о чем мне досадно думать. Ты смеешься и болтаешь со Штоком, а наш мальчик, окаменев от страха, сидит сейчас в каком-нибудь подвале.

— По сравнению с некоторыми из тех, с кем я работаю, — сказал я, — Шток — парень что надо, не говоря уже о тех, против кого я работаю. Шток знает, на чьей он стороне. Я тоже. Вот почему мы и можем с ним разговаривать.

— Шток — кровожадный негодяй.

— Мы все такие, — парировал я. — Наполовину жестокие, наполовину обреченные.

— Может, тебе следовало подойти к Пайку и объяснить ему это? Половина из нас — жестоки, а другая половина — обречены. Вот ты бы и рассказал Пайку, к какой половине он относится.

— Каждый из нас и жесток, и обречен. Я это имел в виду.

— Ты пьян, — сказал Харви. — Поэтому так банален.

Я открыл балконную дверь и выглянул в зал посмотреть, почему умолкла музыка. Перед оркестром стоял Генерал Мидуинтер, благосклонно улыбаясь столпившимся гостям и высоко подняв руку в перчатке. Гости молчали.

— Мы прерываем развлечение для краткой молитвы, — сказал Мидуинтер.

Он склонил голову, и все последовали его примеру.

— Дорогой Отец Небесный, — нараспев тянул Мидуинтер, — помоги пробудить нашу любимую страну перед лицом великой опасности. Помоги нам очистить и обезопасить ее от безбожных коммунистов, которые угрожают ей изнутри и снаружи. Именем Иисуса мы молим об этом. Аминь.

— Аминь… — долгим эхом отозвались гости.

Я посмотрел на Харви, но он не отводил взгляда от своих ботинок, которые танцевали очередную маленькую пьесу. Я пробился сквозь толпу, с благоговением наблюдавшую, как Мидуинтер сходит с возвышения. Мерси Ньюбегин протолкалась ко мне.

— Откуда Харви знает, что я сказала Генералу Мидуинтеру? — спросила она, проходя мимо.

Я пожал плечами. Меня гораздо больше интересовало, откуда, черт возьми, Харви узнал, о чем мы говорили с полковником Штоком?

На следующее утро в 9.45 зазвонил телефон. Я уже не спал и мучился головной болью. Незнакомый голос фамильярно назвал меня «стариной» и предложил, чтобы я прогулялся по дороге в Гринвич-виллидж и на углу Бликер-стрит и Мак-Дугал встретился с ним, который будет одет в зеленое твидовое пальто и коричневую фетровую шляпу.

Готов поспорить, подумал я, что из тульи шляпы будет торчать маленький британский флаг.

На встречу я шел через Вашингтон-сквер и вдоль Мак-Дугала, где расположены кафе для богатых бездельников. Черные стулья и мраморные столы были еще пусты. Мужчины в белых фартуках мыли полы, выносили мусор и укладывали брикеты льда. На ступеньках ювелирной мастерской два малыша играли в шашки крышечками от «Кока-Колы». Дюжина бродячих котов дремала под навесом в компании пары пьянчужек. Я остановился на углу Бликер-стрит.

Начинался ясный и холодный день. Вдоль улиц, идущих поперек города, дул морозный ветер. Вокруг не было никого, кто бы мог считаться человеком в твидовом пальто. Возле католической церкви собиралась старомодная траурная процессия: шесть черных «флитвудов» с шоферами-неграми и огромные венки. Трое мужчин в черных пальто и темных очках суетились возле длинных автомобилей, а маленькая толпа