в гостиницу. Я остановился в «Европейской».

Он кивнул и остался в вагоне, когда я вышел на остановке.

Свою программу я выполнил на все сто процентов.

Примерно через полчаса я покинул «Асторию» и пошел по неосвещенной стороне улицы. Днем, когда по просторному Невскому проспекту с ревом несутся автобусы и грузовики, а в «Астории» потчуют африканских делегатов, ясно видно, что Ленинград — это колыбель коммунизма. Но когда приходит ночь и луна серебрит стены Петропавловской крепости, а городские власти в целях экономии зажигают только один из трех фонарей, так что лужи под ногами и комья размокшего снега замечаешь только, попадая в них ботинком, тогда этот город снова становится Санкт-Петербургом. И Достоевский, сгорбившись, вступает в трущобы за Сенной площадью, и Пушкин, умирая после дуэли, обращается к рядам книг: «Прощайте, друзья».

За моей спиной послышался шум медленно приближающегося автомобиля. Это был солидный «ЗиС». На таких машинах ездили только правительственные чиновники. Шофер осветил меня фарами, и машина подъехала ближе. Дверца распахнулась.

— Садитесь, англичанин, — пригласил меня человек, с которым мы ехали в метро.

Я забрался в машину и уселся рядом с ним на заднем сиденье. Полковник захлопнул дверь. Внутри стоял запах сигарного дыма.

— Итак, мы снова встретились, полковник Шток, — сказал я, как киногерой плохих фильмов.

— Алексеевич, — поправил он меня.

— Итак, мы снова встретились, Алексеевич?

— Да, англичанин. — Он приказал шоферу выключить мотор. В салоне стало тихо. — Ну как, наслаждаетесь нашей русской зимой?

Голова Штока напоминала статую, которую долго катили по дороге, так что все хрупкие части отбились.

— Да, — ответил я. — Я наслаждаюсь русской зимой. А вы?

Шток потрогал свой массивный подбородок.

— У нас есть поговорка, — задумчиво сказал он, — «для того, кто стоит на вершине горы, нет ничего, кроме зимы…»

Я что-то пробормотал в ответ, потому что не понял, что означает эта русская мудрость.

После этого небольшого лирического отступления полковник сразу взял быка за рога.

— Вы понимаете, с кем связались? Вся эта команда состоит из глупцов и смутьянов. Они вас просто используют. Но когда я ими займусь, не надейтесь, что для вас будет сделано исключение и я отнесусь к вам иначе, чем к ним. Допускаю, что вы расследуете действия этих злодеев по поручению вашего правительства. Допускаю, что вам поручено сотрудничать с этой группой. Послушайте, англичанин, эти нарушители спокойствия скоро узнают, что я могу доставить им неприятности значительно большие, чем они способны представить.

— Верю, — сказал я. — Однако мой опыт подсказывает, что в большинстве они не такие уж злые люди. Скорее, запутавшиеся, невежественные и плохо информированные.

— В России нет плохо информированных людей, — сказал полковник Шток.

— Многие считают, что вода не имеет вкуса, — задумчиво ответил я ему поговоркой, — только потому, что мы рождаемся со вкусом воды во рту, и этот вкус всегда с нами.

Шток ничего не ответил.

— Гостиница «Европейская», — бросил он шоферу.

Машина тронулась с места.

— Мы доставим вас в гостиницу. Сегодня не самая подходящая ночь для прогулок.

Я не стал спорить. Шток знал, что говорил.

В состав Советского Союза входят пятнадцать республик. Каждая из них представляет собой отдельную этническую единицу, имеет относительно самостоятельное хозяйство, флаг, Верховный Совет, Совет Министров и, что самое важное, находится между Россией и окружающими Советский Союз странами. Три прибалтийские республики — это Эстония, Литва и Латвия. Они прилепились друг к другу и черпают балтийскую воду вместе со Швецией и Финляндией.

Я летел рейсом Аэрофлота № 392 из Ленинграда в Ригу. Самолет был забит людьми в зимних пальто и меховых шапках, которые никак не могли решить, что им делать с верхней одеждой. То ли оставить свои пальто в маленькой раздевалке рядом с пилотской кабиной, то ли совсем не снимать их. Возникла непременная путаница с местами. Две женщины, чьи руки были заняты пальто и плачущим младенцем, предъявили билет на мое место. Но недоразумение быстро уладила очаровательная бортпроводница. Она раздала пассажирам леденцы и сделала замечание закурившему мужчине.

Самолет скользнул над дымными окраинами Ленинграда, заводом «Электросила» и железнодорожными путями. Кирпичные многоэтажки уступили место большим деревянным домам, затем пошли одноэтажные домики, расстояние между которыми все увеличивалось. Наконец городской пейзаж скрылся из глаз и теперь под нами расстилались серые замерзшие болота. Зима запорошила лицо земли, и снег лежал мятый и серый, как ветхий саван. Под крылом самолета медленно проплыло Чудское озеро, по- эстонски — Пейпус, место великой битвы Александра Невского с рыцарями Тевтонского ордена. Рыцари рвались на восток, но провалились под лед и утонули вместе с лошадьми и оружием в глубокой темной воде.

Стюардесса в аккуратной форме, под которой наш итальянец радостно обнаружил бы «грацию» западного производства, принесла целлофановый пакет для авторучек и пластмассовую чашечку с лимонадом. Я улыбнулся ей, и она, тоже с улыбкой, протянула мне свежий номер «Правды». Под нами уже проплывала земля в белую и коричневую полоску, похожая на шкуру пегой лошади. Над Рижским заливом мы начали снижаться и пронеслись над военным аэродромом. Два пассажира в креслах передо мной вдруг узнали свою ферму. Им захотелось, чтобы и я посмотрел на нее. Мы закивали и заулыбались друг другу, показывая пальцами вниз, а рядом с ревом набирал высоту двухместный реактивный истребитель. Им, судя по манере, управлял опытный пилот.

— Вы из Лондона? — спросила стюардесса, предложив мне леденцы.

Я взял с подноса леденец и поблагодарил ее.

— Я знаю стихотворение о Лондоне, — сказала она.

— А я знаю шуточные стихи о Риге, — в тон отозвался я.

Она кивнула и пошла дальше по проходу между креслами. Вскоре самолет приземлился и вырулил с посадочной полосы на ровную площадку, окруженную радарными установками и прочим аэродромным оборудованием.

В городе было полно солдат в меховых шапках, потертых шинелях и грязных сапогах. Женщины убирали снег с тротуаров. По улицам тянулись бесконечные грузовики. Все это напоминало 1945 год, когда отступающая армия вермахта еще топталась в паре миль отсюда. Иллюзию усиливали двуязычные надписи на русском и латышском языках.

Дворники работали быстро, но не поспевали за падающим снегом. Снежинки мерцали в темном зимнем воздухе, как трассирующие пули.

До гостиницы я добрался легко. «Рига» построена на месте старой гостиницы «Рим» — прямо напротив оперного театра.

Не раздеваясь, я прилег поспать и проснулся почти в девять часов вечера. Привел себя в порядок, умылся, переоделся и отправился на прогулку по старой части города, где странные средневековые дома напоминают декорации в Голливуде. Я пробирался по узеньким улицам и дошел до замка, за которым трамвайная линия поворачивает к дальнему берегу Даугавы. Здесь старые осевшие дома тесно лепятся друг к другу, чтобы не растерять тепло.

«Хвоста» за собой я не заметил. Предполагаю, что шпик, которого не могло не быть, решил, что я