совсем.

Она спала, в сущности, усыпленная мною. Я воображал себе, что это сонное забытье есть какое-то начало смерти. Думал, искал, каким же образом я могу способствовать ее исчезновению. Я знал, что, если б она перестала существовать, мой удушливый мир распахнулся бы, стал бесконечным. И в этой вселенной мы с Мов могли любить друг друга.

Я не отрывал взгляда от этого лица-маски, безобразной и в то же время великолепной. Мне страстно хотелось заставить навсегда застыть податливую материю, на протяжении многих лет изображавшую людские горести и радости. Лишь смерть вернет Люсии ее собственную личность. Наконец она обретет себя через поиски тысяч лиц, тысяч душ…

Как совершить этот акт всеобщего освобождения и не запачкать рук?

Я огляделся вокруг. В моем воображении вставали жуткие картины. Каждый предмет, на который я обращал свой взгляд, утрачивал свое первоначальное значение, чтобы превратиться в оружие.

Наконец, мои глаза остановились на газовой плитке, совсем обычной, примитивной, старенькой газовой плитке. Она удобно устроилась на шкафчике, будто непонятное чудище с огромными черными глазами.

Я бесшумно поднялся со стула. Взял кастрюлю, в которой когда-то варил себе кофе, наполнил ее водой и поставил на одну из двух конфорок. Затем открыл кран счетчика, повернул крантики плитки. И вышел, ни разу не взглянув на Люсию…

На улицах гулял легкий ветерок. Но вместо того, чтобы отрезвить, он одурманивал, словно дул на меня из газопроводной трубы. Дыша вечерним воздухом, я думал о дыхании Люсии, которое там, наверху, в маленькой комнатке должно было постепенно иссякнуть.

Она умрет легко и незаметно. Разумеется, я не мог не размышлять о последствиях своего поступка. Будет проведено тщательное расследование, мне будут задавать вопросы. Бесполезно пытаться обеспечить себя алиби… Я скажу, что покинул Люсию после того, как мы в моей комнате предавались любви… Если меня станут обвинять, я стану отрицать. Никто никогда не сможет доказать, что я умышленно открыл газ. Кастрюля с водой — классический вариант.

Ну, а если даже дело обернется плохо, что ж, пускай. Я заранее смирился и с худшим. Важно, чтобы больше не было Люсии. Я не мог и дальше выносить полную от нее зависимость. Мне надоело быть безропотной марионеткой, которую она в соответствии со своими желаниями заставляла играть на сцене или заниматься любовью. Поскольку я был не в состоянии ей сопротивляться, значит, я должен был восполнить свое слабоволие и прибегнуть к крайним мерам, воздвигнув непреодолимый барьер между прошлым и настоящим…

У меня было желание напиться, но я отказался от него: уж слишком я потом мучился. После долгих колебаний я решил зайти в кино, где показывали какой-то цветной вестерн.

В конце концов позднее это произведет хорошее впечатление.

Однако достаточно сказать, что вместо фильма я видел лишь ряд разноцветных картинок, ничем, как мне казалось, между собой не связанных.

Из-за плохого дубляжа текст мне был столь же непонятен, как если б актеры разговаривали на каком-нибудь диалекте Центральной Азии. Казалось, сквозь возгласы шерифа, рыдания героини, звон бубенчиков несущегося во весь опор дилижанса, до меня доносится тихое шипение вытекающего из черного отверстия газа.

Я считал секунды… Доходя до цифры, которую трудно было выговорить, я останавливался и спрашивал себя: «Ну, а теперь? Все уже кончено?».. С ужасающей скрупулезностью я мысленно следил за бессознательной агонией Люсии. И постоянно давал ей новую отсрочку… Принимался считать заново… Один… два… три… «Теперь она мертва?»..

А потом экран целиком заняло написанное готическим шрифтом «Тhe end». Музыка сделалась громче. Зрители поднялись со своих мест. Я машинально последовал их примеру. Топчась в центральном проходе, я испытывал ощущение, будто сопровождаю похоронную процессию.

Это похороны Люсии.

Я сел в автобус, чтобы доехать до бульвара Ланн, и всю дорогу простоял на открытой площадке, подставив горящее лицо дующему навстречу ветру. Выйдя на своей остановке, я чувствовал себя опьяневшим от воздуха.

Мне открыл Феликс. Он столь добросовестно относился к своим обязанностям, что уходил к себе в комнату, лишь когда все в доме ложились спать.

— Мадам ждет вас, — сказал он мне. — Она настоятельно просила зайти к ней, как только вернетесь…

Я похолодел и на мгновенье будто перестал вообще существовать, но вдруг перехватил удивленный взгляд наблюдавшего за мной Феликса.

— Мадам! — пробормотал я.

— Да…

Я бросился бегом в спальню к Люсии. Она лежала на кровати в свойственной ей позе. В обычной жизни она была еще большей актрисой, чем на сцене или съемочной площадке.

Ее глаза блестели от удовольствия. Она не скрывала своего ликования.

— Входи, мой дорогой маленький убийца!

Я сделал несколько шагов по толстому ковру.

— Не смотри так, Морис. Думаешь, это моя внешняя оболочка? Нет, это я живая.

Она встала, чтобы налить себе ликера. На ее комоде в стиле «Людовик XV» всегда стоял поднос с напитками. Она погрела рюмку в ладонях, затем рассмотрела зеленую жидкость на свет.

— Представь себе, я видела, как ты подготовил свою маленькую мизансцену с газом… Ты еще меня не знаешь, мужичок. Кажется, будто я сплю, а я бодрствую. Кажется, будто я целиком сосредоточена, а я витаю в облаках. Кажется, будто я сержусь, а я едва сдерживаю смех…

Ну, вот она снова начинает свой номер. Смирившись, я уселся в изящное кресло.

— Ты знаешь, я не шевельнулась, Морис? Даже после твоего ухода… У меня хватило мужества принять смерть, которую ты мне дарил. В сущности — прекрасный конец для актрисы. Куда лучше — умереть вот так, от руки молодого любовника, чем подохнуть от какого-нибудь там рака лет через пятнадцать или двадцать!

Столько спеси! Мне даже стало страшно. Как же надо было себя любить, чтобы пожертвовать жизнью ради рекламы!

— Понимаешь, — продолжала она, — я прожила славную жизнь, мне не хватает лишь легендарного конца… Но судьба капризна, мужичок…

Теперь она называла меня «мужичком» нарочно, потому что знала, до какой степени меня это бесит.

— Представь, у тебя отключили газ… В комнату вытек лишь тот, что оставался в трубе. Вот потеха, а?!

Я улыбнулся.

— Да, Люсия, и впрямь. Полагаю, ты поставишь в известность полицию? Это тоже послужит тебе рекламой. Только послушай, для успешного запуска фильма лучше не придумаешь: партнер Люсии Меррер пытается ее убить…

Она нахмурила брови, видимо, на секунду идея показалась ей соблазнительной.

— В самом деле… Только ты ведь наверное будешь отрицать?

— Еще как! Я обзову тебя нимфоманкой, старой сумасбродкой…

Исполненный ярости взгляд Люсии позволил мне ощутить острый вкус риска. Я испытывал нездоровую ярость, колкостями разжигая ее гнев.