которого идут на безрассудство, пусть оно и недешево обойдется. Ибо Люсия вкладывала в эту авантюру немало денег. По правде говоря, она поступала так не только ради меня. Как она и сказала мне в самом начале, она уже давно лелеяла мечту попробовать себя в качестве режиссера! Впоследствии мне пришлось убедиться, что таково честолюбивое стремление каждого актера, хорошего или плохого. Не знаю почему, но все они страдают этой своеобразной манией величия, которая внушает им желание очутиться по другую стороны камеры.

Тот факт, что я был совершенно неизвестен, Люсию устраивал. Для своего режиссерского дебюта она нуждалась в послушном мальчике. Если б она для своего боевого крещения выбрала какого-нибудь знаменитого коллегу, дело наверняка пошло бы туго.

Мы были так охвачены энтузиазмом совместной работы, что наша любовная страсть отошла на второй план. Иногда поздно вечером все по той же пожарной лестнице я пробирался к Люсии, но у нас всегда заходил разговор о фильме и даже вид расстеленной постели нас не отвлекал. Зато случалось, мы заглядывали в мою бывшую комнату, забираясь туда по черной лестнице. Люсия как бы испытывала потребность унизить себя, опуститься. Она жила в такой роскоши — шелк, хромированный металл, мягкая кожа, тонкие ароматы, — что уродство этой лестницы, убожество нищей комнатушки, жалкая железная кровать с грязными простынями давали ей своеобразный отдых.

В любви она не знала меры, вела себя как ненасытная самка, отбросив всякую стыдливость.

Я старался изо всех сил удовлетворить ее страсть, однако мое отвращение к ней все росло. Но что любопытно: когда я сжимал ее в объятиях, я забывал «настоящую» Люсию и думал лишь о Люсии «вымышленной». То есть, я ухитрялся больше не видеть стареющую актрису с увядшим, несмотря на все старания институтов красоты, лицом; я видел знаменитые персонажи, воплощенные ею на экране, увековеченные волшебством кино.

Да, я предавался любви с экранными героинями. Обнимал по очереди то чувственную шпионку, то светскую кокетливую даму, то загадочную преступницу… Все зависело от игры воображения. Люсия, казалось, была от меня без ума. С каждым днем я чувствовалу как она делается еще покорней, еще восторженней в своей любви ко мне. Порой испытываемая ею страсть сообщала ей некое величие, которое не могло оставить равнодушным.

Во взгляде было столько восхищения, жесты были столь нежны, а улыбки так ласковы, что меня охватывало смутное волнение.

Чем прочнее я обосновывался на бульваре Ланн, тем меньше старалась бывать дома Мов. Она умудрялась не показываться нам на глаза несколько дней подряд, возвращаясь поздно вечером, уходя рано утром и стараясь питаться в наше отсутствие. Люсия не обращала на это внимания. Свою роль тети она исполняла весьма плохо. Люсия занялась исключительно мной, нашим фильмом и больше для нее ничего не существовало.

У меня появились элегантнейшие костюмы, смокинг, тонкое белье, импортная обувь… Я сопровождал Люсию повсюду. Я встречал множество знаменитостей, которые делали вид, будто принимают меня всерьез…

Но эти выходы в свет были мне в тягость. Откровенно говоря, мне было неловко везде таскаться за Люсией. Некоторые взгляды красивых женщин смущали меня, волнуя мое сердце. Что думали обо мне эти жеманные красавицы? Быть может, презирали за то, что ради материальных выгод я пренебрегаю влюбленностями в кругу своих ровесников?

Роль послушного песика меня утомляла. Вопреки ожиданиям Люсии начало съемок было назначено на июль. Техническая группа поработала быстро и хорошо.

Вижу, я еще не пересказал вам сюжет фильма, вполне, однако, заслуживающий интерес. Это история юноши, который, вернувшись из пансиона, догадывается, что у матери есть любовник. Разумеется, он страшно подавлен, прежде всего оттого, что почтение, которое он испытывал к ней, целиком вытесняет чувство презрения; а еще потому, что он очень любит отца и боится, что тот откроет правду.

Он делает все возможное и невозможное, чтобы как-то загладить опрометчивые поступки матери, вплоть до того самого дня, когда эти поступки выходят за всякие рамки и он убивает мать, чтобы отец не узнал-таки истину.

Конечно, когда вот так пересказываешь, все это кажется несколько мелодраматичным, но авторам удалось создать «атмосферу». Были великолепные сцены без лишних диалогов… Напряженное молчание, выразительные взгляды. В самом деле, о такой роли можно только мечтать. Любой актер в Париже пошел бы на все, лишь бы ее получить.

Вот я и шел на все.

Продюсер вбил себе в голову, что роль преступной матери должна сыграть Люсия. Вначале она отказалась, ссылаясь на то, что она еще никогда не выступала в таком амплуа и ее долг насколько возможно отдалить момент, когда ей придется «разочаровать свою публику». Но продюсер, который не разделял ее абсолютной веры в меня, хотел уменьшить риск, обеспечив участие в фильме такой знаменитости, как Люсия.

В конце концов она согласилась. Это стало одной из скандальных подробностей, которую решил как следует использовать для рекламы ловкий пресс-агент. Ну, разве не забавно: великая актриса впервые исполняет роль матери, а в роли сына — ее любовник?

На следующий день после того, как Люсия в принципе дала свое согласие, Мов снова пришла ко мне в комнату.

Как и тогда, в то первое утро, на ней были те же самые джинсы и красный свитер. Я обратил внимание на ее осунувшееся лицо и синие круги под глазами.

Не знаю почему, но я был рад, что она зашла. Когда она появилась, я подумал, что, сам того не подозревая, скучал по ней.

— Привет! — тихо поздоровалась она, закрыв за собой дверь. — Я вам не помешала?

— Напротив. Я чертовски рад вас видеть, Мов. Чем занимались все это время?

Девушка, не отвечая, уселась верхом на стул. Протянула руку к пачке сигарет, лежащей на камине, и закурила.

— Смотри-ка, вы, значит, курите? — сказал я. — Что-то я раньше не замечал.

— А это недавно…

— И вам нравится?

— Нет. Но надо же быть как все…

Я спрыгнул с кровати, приблизился к Мов и приподнял ее лицо за подбородок.

— Ну-ка, взгляните на меня…

— Это еще зачем! — она отстранилась.

— Мов, вы больны!

— Еще что!

— Я же вижу! У вас бледная физиономия… И эти круги под глазами… — Непринужденным жестом я хотел взять ее за руку, чтобы проверить пульс, но она оттолкнула меня.

— И часто вы изображаете из себя доктора Кнока?

— Вам следует обратиться к врачу…

— Не действуйте мне на психику, Морис! В конце концов мое здоровье вас не касается! К тому же я прекрасно себя чувствую. Просто в последние дни постоянные кутежи…

Я опешил.

— Кутежи?!

— Ну, да, хожу на вечеринки, пью, курю, позволяю себя лапать разным придуркам и ложусь спать под утро…

— Мов!

— Ох, не смотрите на меня такими глазами! Вы мне не отец…

— Она усмехнулась. — Всего-навсего дядя!

От последних слов я вздрогнул как от удара хлыстом.

— Что вы сказали?

— Чистую правду… Я знаю, она не всегда звучит красиво, но бывает трудно удержать ее при себе. Я старалась как могла, Морис, но теперь чаша переполнена!