— Сегодня после обеда я увижусь с доктором Мартеном в конторе отца, — воскликнул за столом маленький Уильям. — Мы с вами поедем, миссис Вин, не так ли?

— Не знаю, Уильям. Миссис Карлайль сама повезет вас.

— Нет, не она, а вы со мной поедете.

Краска разлилась по лицу гувернантки при одной мысли о том, что она поедет в контору Карлайля; ей не верилось, что это могло случиться.

— Миссис Карлайль сама сказала мне, что поедет с вами, — заметила она ребенку.

— А мне мама говорила, что вы поедете.

Вошла миссис Карлайль и разрешила сомнение.

— Миссис Вин, пожалуйста, будьте готовы к трем часам — вы повезете Уильяма к отцу.

Сердце сильнее прежнего забилось в груди Изабеллы.

— Мне показалось, вы сказали… — пробормотала бедная женщина.

— Да, я хотела ехать, но так как яожидаю гостей, то не выйду сегодня.

Для Уильяма заложили пони. Ребенка сопровождал грум, которому приказано было вернуться с экипажем, а Уильям должен был прийти назад пешком вместе с миссис Вин.

Карлайля не было, когда они явились в контору. Ребенок побежал в кабинет отца, миссис Вин последовала за ним.

— Я приехал повидаться с доктором Мартеном. Где же папа, мистер Дилл?

— Не знаю. Но зачем вам видеться с доктором? У вас такие розовые щечки! Вероятно, вы чувствуете себя не так уж плохо.

— Да, я очень хотел бы этого, мистер Дилл. Мне так надоело глотать противные лекарства!..

— Как здоровье вашей мамы?

— Она здорова, мистер Дилл!.. А какой шум поднялся в полицейской конторе! Мы ехали мимо, и мой бедный пони страшно испугался, так что я вынужден был его сдерживать… Я видел, как топтали желтую розу…

— После выборов все успокоится. Как бы мне хотелось, чтобы выборы поскорее окончились и этот кандидат убрался отсюда.

— Вы хотите сказать — Левисон?

— Он самый, — подтвердил старик. — Это не человек, а чудовище.

Щеки Изабеллы покрылись яркой краской.

— Разумеется, ему не удастся взять верх над отцом, — изрек маленький Уильям пророческим тоном.

— Он никогда не возьмет верх над таким честным человеком! Нет, Господь не допустит этого! — воскликнул Дилл.

В дверях показался клерк, за ним вошел какой-то клиент — клерк думал, что Карлайль у себя. Дилл проводил клиента в кабинет и мимоходом осмотрел странную фигуру гувернантки. На ней, по обыкновению, было черное шелковое платье. Иногда она одевалась довольно нарядно, иногда просто, но неизменно в черное. На этот раз она надела кофту, скрывавшую ее тонкую талию. На голове у нее была соломенная шляпа, а дополняли туалет некрасивые очки, за которыми никто не мог увидеть ее глаз.

Вдруг в приемную вошел Карлайль. Дилл шел за ним.

— А! Вы здесь, миссис Вин! — воскликнул хозяин с удивлением. — Я, кажется, просил Дилла передать вам, чтобы вы шли к мисс Карлайль. Дилл, разве я не просил вас?

— Нет, я слышу об этом в первый раз.

— Значит, я забыл. Посмотрим, который час… Сказал ли вам доктор, в котором часу его ждать, миссис Вин?

— Я поняла из его слов, что он приедет довольно поздно.

Согласно предложению Карлайля, Изабелла отправилась с Уильямом к мисс Корни. Последней не было дома. Уильям устроился на удобном диване и вскоре заснул сладким сном. Как медленно тянулись эти часы! Как тихо и пусто казалось в доме! Изабелла часто вглядывалась в бледное личико спящего ребенка и с нетерпением дожидалась прихода доктора. Пробило половину шестого.

Вдруг она услышала, что кто-то подходит к дверям комнаты. Но это был не доктор — его шаги не заставили бы ее сердце так сильно забиться.

— Доктор Мартен, кажется, опаздывает, — произнес Карлайль, входя.

— О, ничего страшного, — ответила она тем робким и тихим голосом, которым говорила почти всегда.

— Ах, вот и он! — радостно воскликнул Карлайль.

— Ну что? — осведомился вошедший доктор. — Как здоровье маленького больного?

Ребенок проснулся; доктор внимательно осмотрел его, пощупал пульс, послушал дыхание.

— Дайте мне воды, я хочу пить, — прошептал Уильям, — папа, могу я позвонить, чтобы мне дали воды?

— Иди разыщи служанку, — сказал ему Карлайль.

Уильям вышел. Карлайль стоял, опершись на подоконник. Изабелла не отходила от доктора; густая вуаль скрывала ее черты.

— Что вы скажете нам, доктор? — начал Карлайль. — Прошу вас ответить откровенно, в каком состоянии его здоровье.

Доктор колебался.

— Мистер Карлайль, иногда очень горько выслушивать правду.

— Да, и темне менее необходимо. Я прошу вас ничего не скрывать от меня; здесь нет матери, которую нужно было бы поберечь.

— Пусть будет по-вашему…

— Итак, жизнь ребенка в опасности?

— Да, с самого рождения ребенок был предрасположен к чахотке, и теперь болезнь достигла полного развития.

Карлайль не без труда овладел собой — он слишком нежно любил своих детей. Через несколько мгновений он прервал молчание:

— Каким образом так могло получиться? Никто не страдал этой болезнью — ни в моей семье, ни в семье… матери ребенка!

— Извините, мистер Карлайль, — возразил доктор, — бабка Уильяма, графиня Моунт-Сиверн, умерла от чахотки.

— Но ее болезнь не называли чахоткой, — заметил Карлайль.

— Однако это была чахотка — если хотите, медленная, не изнурительная, но все-таки чахотка!

— Инет надежды?..

— Вы желаете, чтобы я сказал правду?

— Правду, только правду, — ответил Карлайль с горечью, но решительно.

— Ну так я вам скажу: нет никакой надежды — болезнь зашла слишком далеко.

— Сколько же он проживет?

— Не знаю. Он может протянуть еще несколько месяцев, год, пожалуй, но может умереть и очень скоро! Не утомляйте его больше уроками, бедному ребенку это никогда не понадобится!

С этими словами доктор посмотрел на гувернантку. Он видел, как она затряслась всем телом.

— Вам дурно, сударыня?

Изабелла открыла рот, чтобы ответить, но не смогла. Чтобы лучше видеть ее лицо, доктор снял с нее зеленые очки; она поспешила взять их дрожащей рукой и упала на стул, прикрыв лицо другой рукой.

Удивленный Карлайль приблизился к ней и спросил:

— Не больны ли вы, миссис Вин?

— Прошу вас, господа, не прерывайте из-за меня ваш разговор, — прошептала она, надевая очки. — Благодарю вас обоих за внимание. Я подвержена легким приступам. Мне уже гораздо лучше.

Доктор успокоился, а Карлайль отошел к окну.

— Какое же вы пропишете лекарство для ребенка? — спросил он.

— Что вы пожелаете сами или что пожелает ребенок. Пусть он играет или отдыхает, катается или