– Какой еще Пинечке? – заругалось. – Междугородняя? Междугородняя?! С кем ты меня соединила?
– С кем просили‚ – ответила неласково междугородняя.
– Ух‚ междугородняя‚ ты у меня дождешься! Вот я приду за тобой‚ междугородняя‚ в синем пламени да с косой наточенной! Вот ты у меня повертишься!..
– Не пужливая‚ – сказала междугородняя и отключилась.
Помолчало. Посопело в трубку. Посоображало и взорвалось криком:
– Пинечке?! Ты как сюда попал? Черт! Тебе же мертвым быть сто лет назад!.. Вечная у них неразбериха! Кто тебя пропустил в будущее?
– Это не будущее‚ – сказал Пинечке. – Мусора полно‚ толкотни и безобразия.
– Стой там‚ – приказало. – Стой – не двигайся. Сейчас за тобой придут.
– Мне на ту сторону! – выкрикнул Пинечке в отчаянии. – Если уж я дошел‚ если уж ворота отворились‚ так и я тоже. В Землю обещанную!
– Нет! И не надейся. Эти ворота не для тебя. Тебе до них не дожить.
И отключилось.
– Это что было?
– Это то было‚ – сказал папа. – Это‚ Пинечке‚ твоя смерть.
Он уходил по степи‚ не разбирая путей‚ одинокий‚ заплаканный и несчастный‚ и звери поспешали следом. Шли вместе‚ застигнутые врасплох‚ малой‚ затерянной кучкой: звери с легкостью – под уклон‚ Пинечке с натугой – в гору.
– Это ты напоследок‚ Пинечке‚ – пояснила мама. – Это тебе в одиночку. К Богу всегда подъем.
А сил уже нет. И тяжесть на плечах‚ как мешки навесили. И горы Тьмы на пути‚ горы Мрака‚ угрюмые‚ скалистые‚ с вечными снегами‚ о которые преломляется ветер. Не обойти‚ не осилить. 'Господи‚ полный милосердия! Одевающий нагих и поддерживающий падающих! Выдал Ты мне в избытке радостей по жизни‚ выдай напоследок и радость смерти. Чтобы уйти‚ как жил‚ в лучшие свои минуты.'
Пинечке устал‚ изнемог‚ отчаялся.
– Всё. Дальше я не ходок. Сказано не напрасно‚ чтобы затвердили и запомнили: 'Господь кажется далеким‚ но нет ближе Его'. Значит и идти не надо.
Сел на обрыве и ноги вниз свесил.
– Ты прав‚ Пинечке‚ – сказал папа. – 'Нет места‚ где бы Его не было'.
– Зачем же вы посылали? Иди да иди. Мог бы и дома спросить‚ из пушки.
– Ох‚ Пинечке‚ – вздохнула мама. – Еврей должен нагружать себя. Всякий раз. Всякой тяжестью. Во имя Того‚ Чьим словом был создан мир. Иначе зачем быть евреем?..
3
Долина раскинулась перед ними.
Широкая‚ обширная‚ цветущая – отдохновение глазу‚ и книзу понижалось от ног покойными пологими увалами‚ как опускалось к руслу иссохшей реки.
Издалека‚ от скалистых и снеговых гор‚ натекало по руслу зыбкое‚ слоистое‚ кисейными поначалу полотнами‚ погуще затем и покучнее‚ неотвратимо отуманивало долину.
– На что это похоже? – думал Пинечке. – Это похоже на сладкие молочные кисели‚ которые готовила мама‚ но где теперь мама и где ее кисели?..
– На что это похоже? – думали его попутчики. – Это похоже на пышные пуховые подушки‚ в которые так хорошо зарыться к ночи‚ но кто пустит кошку в постель? Кто пустит собаку?..
Река Тумана текла перед ними.
Невиданная прежде река.
Не плескалось у берега‚ не бурлило на перекатах‚ не журчало полноводной струей: вяло‚ беззвучно‚ неодолимо текла по руслу река Тумана‚ цвет подъедала‚ звуки глушила‚ страдания и радости топила под собой. Зайдешь в реку‚ затеряешься‚ век станешь плутать в поисках брода‚ – а может‚ это река с одним только берегом? Шагнувшему в туман там и оставаться? Закинувшему сети что уловить? Души. Разве что души.
Но голоса из тумана, близкие‚ глуховатые‚ хорошо различимые‚ как разглядывали его‚ невидимые‚ и локтями друг друга подталкивали:
– Вы поглядите‚ кто к нам пришел! Пинечке! Это же Пинечке!.. Тот самый‚ который в пушке. У которого Фрима. У которой чолнт...
И слюну сглатывали.
– Ты дошел до границы‚ Пинечке‚ – сказала мама. – Это тебе настоящая граница‚ не белилами по траве. Явленное отделяет от сокровенного.
– Пинечке‚ – сказал папа. – Одно осталось напоследок: пройти воздушные мытарства. Приготовься‚ Пинечке‚ тут строго спрашивают.
Пришел по увалам Пятикрылый Серафим‚ сел рядом‚ пригорюнившись‚ как сидели они когда-то на берегу заправдашной реки‚ и щука-рыба с оловянным глазом голову положила на бережок: с того и началось.
В реке Тумана нет рыб‚ да и Серафим был теперь покойный‚ утишенный‚ не в пример прошлым временам. Помолчал‚ ногой пошевелил в раздумье‚ потом заговорил:
– Это случилось давно...
– Давно... – эхом отозвались они‚ прикидывая на свой век.
– Это случилось очень давно‚ не вашими мерками мерять. Не было поначалу человека на земле‚ и соблазнов для нас не было. Мы кувыркались в небесных сферах‚ славили Создателя и хвастались непогрешимостью. Ангелы-вестники. Ангелы-хранители. Ангелы служения и избавления от зла. Ангелы воздаяния и исцеления‚ и ангелы на миг‚ что появляются непрерывной чередой‚ славят Всевышнего восторженно и нараспев и уходят навсегда в огневой поток. Мы были гордые‚ сильные‚ всемогущие. Но сила приводит к падению.
– Сила приводит к падению‚ – подумал Пинечке. – Этому меня учили.
Помолчал. Они помолчали. Поглядели на проплывающий туман.
– И было‚ – говорил в задумчивости. – Так оно было. Явился пред Всевышним ангел в непрерывной череде‚ ангел на миг‚ пропел Господу славу‚ вздохнул – и ушел в огневой поток. И задумался 'Живущий на небесах': в чем дело? Отчего ангел вздохнул? 'Быть хочется?' – спросил Всемогущий. Промолчали ангелы‚ чередой сходя в огневой поток‚ а один потупился. И этому‚ потупившемуся‚ предложил Всевышний в великой Своей милости: 'Спускайся на землю. Попробуй ту жизнь. Желаешь?' – 'Желаю'‚ – шепнул в смущении и потупился еще больше. 'И мы желаем‚ – шепнули другие. – Испытай нас‚ Господи. Позволь поселиться на земле. И мы возвеличим имя Твое'. Предрек Глас Возвещающий: 'Небо для ангелов. Земля для человека'‚ но мы уже поспешили с неба на землю‚ ангельское потеряв обличье и ангельскую силу. Посмешища века. Сыны падшей мудрости. Смешно‚ да?..
Вздохнули. Загрустили за компанию. Приготовились слушать дальше.
– А на земле жили люди. А у людей были дочери‚ неотразимые прелестницы. Мы припадали к ним‚ земной красотой обольщенные‚ мы познавали их‚ и дочери человеческие рожали нам богатырей. Гиборим‚ замзумим‚ анаким‚ нфилим... Наши дети‚ дети-великаны‚ были прожорливы‚ чванливы и жестоки‚ – в кого только? Поселились в них демоны пустыни‚ змеи прилепились к их душам‚ и жили они гнусно‚ спрятавшись во лжи‚ жили позорно‚ бесстыдные сердцем‚ в высокомерии‚ небрежении‚ недугах души. Мерзостью преисполнились по горло и мерзостью преисполняли других: собака совокуплялась с козлом‚ петух с уткой. Кощуны и насмешники – грехов накопили за пределами раскаяния‚ мир довели до падения и сами погибли. Был потоп – воды великие и огонь сжигающий‚ всех поглотил без остатка. Уцелел Ог-великан – снаружи‚ на приступочке ковчега: от Ога пошли исполины в поколениях...
Помолчал‚ как в памяти перебирал‚ а они не мешали.
– Сказано‚ – вымолвил‚ наконец. – Кто не прибавляет – теряет. Мельчали в поколениях потомки мои‚ умаляли себя‚ насекомничали. Вечно их побеждали гумики-отломышки‚ кафториты-никудышники‚ – даже обидно. Последним ушел Гаврила Облом‚ немереный человек‚ пра-пра-пра и еще внук-внук‚ но это уже известно.
