Катамарановым. На веки вечные.
Он и уехал в ворота: глаза в поллица.
– Что вы с ними откровенничаете? – сказал завистливый концептуалист‚ который всё слышал‚ но мало что понял. – Это же стружки жизни и опилки общества. Их дело куплеты сочинять. А высокие материи моя стихия.
– Я вам скажу на это‚ – ответил Пинечке. – Я вам так скажу‚ как учил реб Ицеле: 'От зависти гниют кости'. Я вам еще бы сказал‚ мне не жалко‚ да велено-заповедано: 'В уши глупого не говори'.
– Уши глупого‚ – повторил. – В этом что-то есть.
И укатил в ворота‚ вильнув задом машины по липкому асфальту.
Все проехали. Ворота закрыли. Ключом провернули изнутри. Топтался у забора одиночка‚ которого не впустили‚ часто подрагивал телом‚ страдал‚ бурно завидовал:
– Отгородились. Соблазны делят. Телесные услады!
У дьявола свои мученики.
5
Слабенько зазвенел звоночек.
Слабенько-слабенько‚ жалуясь и тоскуя.
Выкатился тонконогий‚ бледнорукий мальчик на велосипеде‚ заблудившийся ребенок на трехколесной машине. Катил в свою сторону‚ звенел в звоночек: спиц на скорости не видно. Прокрутился вокруг‚ словно веревкой обвязал‚ колесом переваливаясь по ногам‚ как по корням деревьев: красные шины по белому гравию – шыр-шыр-шыр...
– Дяденька‚ – сказал мерзким баском‚ – реши задачку. Училка велела к завтрему.
– Смогу ли? – засомневался Пинечке.
– А ты смоги. Злой дух Агримус залез в постель к женщине в облике ее мужа и завел с ней интересные отношения. А к концу отношений обратился в чудище и довершил безобразие. Первый вопрос: что это‚ дяденька‚ прелюбодеяние или скотоложество? Второй вопрос: дети от этого сношения имеют ли право на наследство? Третий вопрос: не желаете ли внутрь? Ослабить порывы плоти? Я проведу.
Кошка зашерстилась на него. Собака заворчала. Петух клюв нацелил.
– А что внутри? – заверещал одиночка‚ которого не впустили.
– Междусобойчик. С уклоном в ведмячество. Тусуемся. Строим козни. Упиваемся до полоумия. А кто старое помянет‚ тому глаз вон.
– Мы уж снаружи‚ – сказал Пинечке. – У каждого свой путь.
– Так-то оно так‚ – подпугнул ребенок‚ – да только годы не упустите. Человек подобен цветку: сегодня благоухает‚ а завтра уже завял.
– Возьмите меня! – закричал одиночка. – За забор! Я так благоухну – спасибо скажете!..
А изо рта пахло смертью.
Мальчик морщился‚ ежился‚ лицо опадало грубыми складками‚ будто из щелей травил воздух: проклюнулся клык‚ загорбился нос‚ заострились уши‚ бельмом затянуло глаз.
– Кирбит Верзавулович‚ – представился бывший мальчик. – Специалист по грехопадению. Управляем движениями души. Вводим в погибель. Творим ложные чудеса и помрачаем умы. Принимаем вид птицы‚ женщины‚ попрошайки‚ а также коллективные заявки на содомский грех и афродитское блудотворение.
Скоком перемахнул через забор‚ и заахало оттуда‚ заухало и загукало‚ серный пустило запашок из ушей-ноздрей‚ проросло клыками на холеных рожах‚ пробилось когтями через модельную обувь‚ густо обросло поросячьей щетиной – посреди соблазнительных намеков и нечистых помыслов‚ маршей-призывов‚ единогласия-единомыслия‚ похоти и вожделения. 'Загнивающие сердцем! – сказал Тот‚ по слову Которого возникло всё. – Прикройте испражнения ваши! Неужто нет безупречного человека в поколении теперешнем?' – 'Господи Милосердный! – возопили ангелы‚ суетясь и волнуясь. – Сокрушающий врагов и Смиряющий нечестивых! Прости людям хоть часть их грехов‚ иначе миру не устоять'.
Взмыл над забором саблезубый и остроухий‚ ахнул-ухнул‚ проорал в запале:
– Кошмары любви! Проказы плоти! Силуэты безумств!.. – И подсюсюкнул в восторге: – Сей мир – зверь прелестный и соблазняющий...
Тут уж одиночка не выдержал‚ полез через высоченный забор‚ обламывая ногти и носки туфель:
– И я! Я тоже. У меня плоть – вам и не снилось! Вагон плоти, и вся крайняя!!
Сорвался. Упал. Головушкой о камень.
Затих в судорогах.
Станет ли смерть прощением ему? Отвяжутся ли тяготеющие над ним проклятия? И с облегчением сказала его душа‚ торопливо покидая тело‚ как жена уходит от постылого мужа:
– Господи! Неужто всё? Неужто отмучилась‚ Господи?!
Забилась‚ запричитала в голос над поверженным:
– У других тело как тело‚ а этот пьянь‚ обжора‚ безобразник! Срамословие! Бесстыдные песни! Грязь с мутью! Мразь с похотью! Только подумаешь о возвышенном‚ а он за обжимания‚ раздевания‚ кувыркания в нечистых простынях. А скажешь поперек, ногами тебя‚ кулаками‚ прескверными словесами.
И вознеслась без оглядки.
6
Шла мимо коза. Несла медведя на рогах. Говорила с натугой:
– Дорогу. Уступите дорогу.
– Ой‚ – подивились хором. – За что эти тяготы?
Отвечала:
– Я коза рабби Ханины. И этим всё сказано.
– Про рабби Ханину я знаю‚ – порадовался Пинечке. – Рабби Ханина‚ ну как же! Пришли соседи‚ нагородили напраслину: 'Твои козы приносят нам вред. Козы твои топчут наши огороды'. И тогда рабби решил: 'Если это так‚ пусть медведи их растерзают. А если нет, да принесут они по медведю на рогах!'
– Верно. С тех пор и ношу.
– Это несправедливо. Пусть лучше соседи потаскают! Пусть они доказывают.
Закряхтела под непосильной ношей‚ глянула благодарным глазом:
– Я коза. Ко мне нет доверия. Вот и показывай в веках‚ что ты не во вред.
– А ты сбрось его.
Посмотрела на них. Подивилась:
– Я коза рабби Ханины. И я привыкла к разумным речам. Сказано неспроста: 'Если вам плохо‚ и ему плохо‚ и всем вокруг плохо‚ повесьте ваши страдания на гвоздик. Повесили? А теперь подойдите и возьмите заново какое кому приглянется'.
– И что?
– И то. Каждый подошел и снял с гвоздика прежние свои страдания. Которые привычнее чужих.
Сказала что сказала и дальше потопала. С медведем на рогах. А тот восседал в неудобстве‚ с печалью во взоре и презрением к мирской суете:
– Беда вокруг. Наглая беда. Отошел Дух – отошел разум.
А коза:
– Суть времени – недомыслие‚ и это теперь надолго.
А медведь:
– Сад наш обломан. Яблоки ощипаны. Надежды попраны.
Они удалялись‚ переговариваясь негромко‚ без злобы‚ с великим терпением и симпатией друг к другу:
– Бродим по миру‚ словно кошки по помойке. Неухоженные и неутешенные. Почеши за ухом, и мы твои.
– Не нам‚ дорогой‚ изменять мир. Сиди‚ молчи и терпи. Зато ты медведь рабби Ханины.
– Тебе хорошо. Тебя хоть жалеют.
А она:
– Ехал толстяк на осле. По горной каменистой дороге. Осел кряхтел: 'Когда же он слезет‚ наконец‚ с
