меня?' Толстяк кряхтел: 'Когда же я слезу с этого осла?' Слез – и был рад‚ и осел был рад‚ и неизвестно еще‚ чья радость больше. Скажем так: радость осла больше.
А на смену уже подлетал‚ скособочившись‚ Пятикрылый Серафим. Бурчал поверху. Руки заламывал в отчаянии:
– Кем только не был! И где! И когда!.. Девкой-отгадчицей. Стеклогрызом в цирке. Распутницей: год замужем‚ а детей пятеро. По ногтю гадал и на кофейной гуще. От геморроя лечил и запоя‚ от пота ног и по мозолям. Снадобье продавал – 'Фиалку горных Альп'. Выгребным обозом заведовал. Морил с пользой – мышей‚ клопов‚ тараканов. А я всё тут‚ и грешное бытие со мной!
Плевался в ярости. Брыкался. Щипал сам себя. Бил ладонями по щекам. Боком отлетал за горизонт:
– В подлом состоянии! Враль и совратитель! Хлебца пожевал‚ винца попил‚ девок опробовал – будет. Будет тебе! Решайся скорее‚ дурак!
Странности продолжались‚ и это уже не веселило.
ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ
ВОЗДУШНЫЕ МЫТАРСТВА
1
'На помощь Твою уповаю‚ Господи! Уповаю‚ Господи‚ на помощь Твою! Господи‚ на помощь Твою уповаю!..'
Куда-то бежали люди. Хмуро. Молча. Упрямо. Ощетинившись локтями. С чемоданами в руках. С детьми. Со стариками и инвалидами в каталках. По голой‚ пустопорожней степи.
Как спасались.
Пинечке бежал вместе со всеми‚ подхваченный потоком. Собака бежала – хвост понизу. Кошка – навострив уши. Насупленный петух.
Словно ужас позади. Пасти разинутые. Бездна кромешная.
Бежали – тяжело дышали.
– Это что? – спрашивал Пинечке на бегу‚ на что-то еще надеясь. – Это зачем? Кто-нибудь ответит?..
Но им было не до него.
Полюднело. Загустело. Стало кучнее‚ толкуче‚ невпроворот. Толпа суживалась‚ сплющивалась без видимых причин‚ как с боков огороженная неодолимой прозрачностью‚ густой потревоженной массой скапливалась возле невидной горловины‚ бурлила‚ закручивалась водоворотами‚ туго продавливалась на ту сторону.
Отдавливало ноги. Обрывало пуговицы. Колотило в спины: нервно‚ суматошно‚ до слезливой истерики. Пинечке отжался в сторону‚ и мимо него‚ работая локтями‚ протиснулась женщина с потерянными глазами. Мятая‚ потная‚ в сбитой на макушку шляпке‚ в перекособоченном пальто. Видно было‚ что она безнадежно опоздала‚ опоздала еще до начала спешки‚ и истерически наверстывала невозможное. И Пинечке ее пожалел.
'На избавление Твое надеюсь‚ Господи! Надеюсь‚ Господи‚ на избавление Твое! Господи‚ на избавление Твое надеюсь!..'
Стояла поодаль будка. 'Справочное бюро'. Куксился за стеклом мужчина – пиджачок в рыжую крапинку‚ как обметанный скарлатинной сыпью. Напевал с вялой грустью:
– Распечальная кручина – не пощипана лучина...
Пинечке присмотрелся – Змиев! Степан Змиев‚ бывший секретный солдат.
– Стёпкеле‚ что случилось? На вас лица нет!
– А что на мне есть? – сказал Змиев и повертел в руках стреляную гильзу. – Пулемет отобрали‚ обмундирования лишили‚ пищевое довольствие передали другим. Служил отечеству со всевозможным усердием‚ был прежде яко телец упитанный‚ а ныне – сижу в Туле да ем дули. Отощал‚ с лица спал‚ в штанах себя не нахожу.
– Почему так‚ Стёпкеле?
– Переходим на свободный рынок. А на рынке меня – завались.
Набежал от горловины беженец с чемоданом‚ закричал в отчаянии:
– Гражданин человек! Моторы уже прогревают! Поясами пристегиваются! Где тут сдают память? И кому?..
– Ишь‚ хитрый какой‚ – сказал Змиев. – Кому она нужна‚ твоя память? Прогревайся давай и взлетай к чертовой матери‚ пока выпускают.
– Как же я буду взлетать‚ когда повисло на мне – не стряхнуть? Ой‚ как же?!
И улыбался от ужаса.
Но Змиев его не понимал и потому уже ненавидел:
– Ряжки наели... Чемоданы накопили... Гражданин‚ поди прочь.
– Стёпкеле‚ – спросил Пинечке. – Куда это народ продавливается‚ если не секрет?
– Это не секрет‚ – ответил Змиев. – И это не народ. Открыли для них калитку‚ вот и утекают. Жил бы отец‚ он бы им показал Землю Обетованную. Колыма–Воркута‚ далее везде. Он бы им кишки на барабан намотал. С занесением в личное дело.
– Разбегаются... – взвизгнул беженец. – Шасси убирают... Заберите немедленно! Места перехоженные! Чувства накопленные! Лица обласканные!.. Заберите! Навечно и без остатка!!
– Ох‚ – сказал Змиев с великой мукой. – Где же ты‚ мой друг-пулемет? Как я по тебе исстрадался...
И пальцем дернул привычно‚ как на гашетку нажал.
Пинечке подошел поближе к толпе‚ привстал на цыпочки‚ чтобы заглянуть через горловину‚ а оттуда плач прощания‚ скрип чемоданных ремней‚ рев самолетов на взлете.
– А если и я‚ Стёпкеле? Если и я‚ и я.
– Давай‚ – разрешил Змиев. – Пользуйся. Теперь всё одно. Отца на кобеля променяли. Отца народов! А он‚ между прочим‚ цены снижал. – И добавил в раздумье: – Переворот‚ что ли‚ устроить?
Снова нажал на гашетку и держал так долго.
2
Пинечке сделал шаг к горловине в смятении и замешательстве‚ зажмурился от душевного содрогания‚ зашептал сухими губами:
– Господи Милосердный! Опора в страданиях! Царь над царями царей! Ты же знаешь‚ я не часто Тебе надоедал‚ я совсем не надоедал Тебе‚ Господи! В первый раз прошу: дай мне войти‚ и пройти‚ и насладиться хоть напоследок! Я раньше начал страдать‚ Господи‚ я настрадался не меньше‚ наверное‚ этих‚ теперешних‚ – так позволь разделить их радости! Я же еще не старый‚ и я многое сумею сделать там‚ в той Земле. Я буду петь на их свадьбах и прыгать в восторге до неба. Я буду плакать на их похоронах и слезами утешать осиротевших. У меня есть руки – я буду работать. Обитающие там – Твои соседи‚ Всевышний‚ а потому дай войти и пройти четыре шага‚ хотя бы четыре по обещанной Земле. Взглянуть‚ потрогать‚ языком лизнуть‚ упасть в прах ее‚ запахи унюхать‚ услышать ее шорохи...
Но омерзительным звуком затрещал телефон. На столбе. Посреди степи. Просьбу заглушил отчаянным перезвоном.
Пинечке шагнул‚ притянутый властным повелением. Взял трубку‚ прислонил к уху.
– Алло! – закричало оттуда в недобром раздражении. – Алло-алло! Это куда я попал?
– А кто вам нужен?
– Мне все нужны. Как звать?
– Пинечке.
