И страха нет. И ткнулся мокрым носом В мои колени. Лежа на спине, Младенчески, щенком-молокососом, Вдруг победив свою лесную сыть, Старается притворно укусить. Сопят ежи в своих колючих шапках, Куница вниз по дереву спешит; И лягушонок на утиных лапках Среди травы доверчиво шуршит. И, окруженный мирным населеньем, Я чувствую укрывшихся оленей. Они вон там на взлобке, на юру, Стригут ушами. И теленок в пятнах, Весь в белом крапе, трется об кору Шершавой елки. Просто и понятно Мать, опахнув теплом и молоком, Слегка коснется пальцев языком. И я пойму: стоит такая ночь, Когда никак нельзя без дружелюбья! Час гонит страх и суеверье прочь. Зверь покидает лазы, норы, глуби Своих родных приветливых лесов. Зверь верит мне. Зверь верить нам готов. 1939
ЛЕСНИК
Отнерестилась щука в бочагах. Лесник лежит в болотных сапогах В некрашеном гробу, как будто в лодке. Он бородат, с широким лысым лбом. Он подпоясан мягким пояском Поверх сарпинковой косоворотки. Ему, наверно, восемьдесят лет – А впрочем, это был веселый дед, Неутомимый, крепкого закала. Он, кажется, и вырос здесь в дубах. Лесное солнце на его губах С младенческого возраста играло. С годами крепло странное родство. Лес, как наставник, пестовал его. Он был лесным пропитан до отказа. Лес, будто воздух, просочился в кровь. Лес зеленил глаза, ерошил бровь, Подсказывал ему слова и фразы. Он весь, как есть, признался леснику: Он наклонял его к боровику, Показывал ему, как вьются гнезда. Все дупла, норы, лазы, тайники Ежи, лисицы, зайцы, барсуки Ему открыли рано или поздно. Он научился ночью, как сова, Когда железной делалась листва, Ширять в кварталах возле черных речек И выть по-волчьи, чтобы материк, Откликнувшись, зашастал напрямик На грубый вой, на зов нечеловечий. Шли весны, зимы. Зарождался лист, В курчавых травах поднимался свист Злых комаров, назойливого гнуса. Лист умирал, чернел, перегорал, Леса, как солью, иней осыпал – И с гоготом на юг тянулись гуси.
