тяжелораненыхъ.

Всѣ въ Добровольческой арміи отъ мала до велика знали, на что обречены покинутые. Не могли того же не знать тѣ, кто рѣшилъ и имѣлъ власть ихъ оставить.

Корниловъ никогда ни при какихъ обстоятельствахъ этого не сдѣлалъ бы. Онъ умеръ бы самъ, защищая ихъ.

Второй фактъ тотъ, что въ послѣдніе два дня никто не видѣлъ небольшой, бодрой фигуры командующаго и на его чудесной лошади теперь гарцевалъ какой-то никому неизвѣ-стный казачій офицеръ.

Многіе видѣли и арбу съ гробомъ, слѣдовавшую съ обозомъ до Гначбау въ сопровожде- ніи молчаливыхъ текинцевъ.

И сомнѣній въ смерти вождя не оставалось никакихъ, но никто съ этой мыслью не хотѣлъ мириться.

Кто же теперь командуетъ арміей?

Всѣ знали, что при арміи, въ качествѣ верховнаго и политическаго ея руководителя, находился генералъ Алексѣевъ, но знали и то, что больной старикъ въ оперативныя дѣла не вмѣшивался.

Пронеслось имя генерала Деникина, но его, кромѣ высшихъ генераловъ и незначительнаго числа офицеровъ, никто не зналъ, ничѣмъ рѣшительно за время похода онъ

себя не проявилъ, даже никакой частью не командовалъ и естественно, что въ арміи онъ никакимъ обаяніемъ не пользовался.

Юрочка и его товарищи-партизаны, нѣсколько разъ видѣвшіе тучнаго, ниже средняго роста, съ черными, густыми бровями и съ сѣдѣющей бородкой господина, ѣздившаго вер-хомъ въ обозѣ, никакъ не подозрѣвали, что этотъ господинъ и былъ генералъ Деникинъ, къ которому и перешло теперь командованіе соединенными силами добровольцевъ и кубан-цевъ.

Въ Гначбау маленькая армія пережила ужасный день, день паденія духа, смятенія и полной растерянности.

Юрочка отлично помнилъ этотъ тяжелый, мрачный день.

Не оставалось уже никакихъ сомнѣній въ томъ, что вождь умеръ.

И всѣ эти люди, столь много пережившіе, безтрепетно каждую минуту лицомъ къ лицу встрѣчавшіеся со смертью, дравшіеся, какъ львы, еще недавно не допускавшіе и мысли о своемъ пораженіи, привыкшіе ко всему самому тяжкому и страшному на свѣтѣ, безропотно переносившіе невообразимыя лишенія, тутъ сразу потеряли духъ.

Почти безперерывно со свистомъ и трескомъ рвавшіеся надъ головами шрапнели и гранаты, убивавшія скученныхъ на улицахъ и дворахъ людей и лошадей, далеко не всѣхъ интересовали.

Угнетала, лишала силы, пугала и разъединяла всѣхъ этихъ закаленныхъ въ бояхъ, спаянныхъ постоянной опасностью и общей цѣлью людей потеря верховнаго, какъ изъ уваженія и любви къ личности Корнилова называли его добровольцы въ память того, что покойный въ свое время былъ верховнымъ главнокомандующимъ русской арміи.

Случилось нѣчто, подобное тому, что бываетъ съ дружнымъ пчелинымъ роемъ, когда истратится матка.

Рой буйно, вразнобой гудитъ.

Пчелы, бросивъ работу и, не зная, что имъ дѣлать, тѣсня другъ друга, озабоченныя, испуганныя и злыя вылетаютъ изъ улья и безтолково, суматошливо, съ тревожнымъ жужжаніемъ носятся въ воздухѣ.

Bсe въ этой маленькой арміи, заброшенной въ глухихъ, угрюмыхъ кубанскихъ степяхъ, среди безбрежнаго океана людской ненависти, окруженной во много разъ сильнѣйшимъ, отлично вооруженнымъ, жаждавшимъ ея крови и уннчтоженія врагомъ, вдругъ почувствова-ли, какъ они малочисленны, слабы, лишены снарядовъ, патроновъ, продовольствія, фуража, и во главѣ ихъ нѣтъ того, чьимъ разумомъ, чьей геройской волей и безграничной жертвенностью они на своемъ крестномъ пути были ведомы, кто всегда умѣлъ справляться со всѣми невообразимыми трудностями, кто гибельныя положенія своей арміи всегда превращалъ въ легендарныя побѣды и кто ни при какихъ обстоятельствахъ не только не покидалъ своихъ раненыхъ на поруганіе, издѣвательства и мучительную смерть отъ руки презрѣннаго врага, и даже увозилъ въ обозѣ и трупы своихъ павшихъ бойцовъ, дабы въ подходящее время и въ надежномъ мѣстѣ предать ихъ достойному христіанскому погребенію.

Среди добровольцевъ ходилъ теперь разсказъ о томъ, какъ однажды на походномъ военномъ совѣщаніи кто-то изъ генераловъ, какъ средство для облегченія арміи, предложилъ бросить въ одномъ селѣ раненыхъ.

Предсѣдательствовавшій Корниловъ, не поднимая своихъ быстрыхъ, холодныхъ глазъ и ни къ кому въ особенности не обращаясь, въ тактъ своихъ словъ стукая по столу костяшками пальцевъ своей маленькой, точеной, блѣдной руки и по обыкновенію отчеканивая каждый звукъ, своимъ мужественнымъ внушительнымъ голосомъ заявилъ: «Сейчасъ я такого предложенія не слышалъ. Армія должна вся до послѣдняго человѣка умереть, защищая каждаго изъ своихъ раненыхъ, иначе она — не армія, а жалкій сбродъ бродягъ. Таковой презрѣнной я, командующій, мою армію не представляю, а потому если я подобное гнусное предложеніе услышу, то не считаясь съ чинами, положеніемъ и заслугами предложившаго, прикажу немедленно его повѣсить».

Никто бы не поручился за то, что такой случай на самомъ дѣлѣ былъ, но это такъ походило на Корнилова, такъ вязалось со всѣмъ его нравственнымь обликомъ, такъ гармони-ровало со всѣмн его дѣйствіями, что въ Добровольческой арміи никто не сомнѣвался, что такъ, а не иначе это могло быть.

Новый командующій съ первыхъ же шаговъ своей дѣятельности сразу показалъ, чего можно было отъ него ожидать.

Прежде всѣмъ этимъ людямъ, ради спасенія Родины отрѣшившимся отъ самихъ себя и въ голову не приходило думать о дальнѣйшей судьбѣ своей, разъ его постигнетъ несчастіе. Всякій зналъ, что армія отъ командующаго до послѣдняго рядового сперва ляжетъ вся костьми, но на поруганіе врагу не выдастъ ни одного изъ своихъ искалѣченныхъ братьевъ.

Теперь всякій изъ бойцовъ сталъ задумываться о своей участи, всякій боялся раненій, чтобы не оказаться въ положеніи того живого хлама, который новое командованіе, повидимому, съ легкимъ сердцемъ выбрасываетъ на полный произволъ, на невиданныя истязанія и глумленія не знающаго пощады хама.

Подавленные люди, укрываясь отъ снарядовъ въ дворахъ подъ навѣсами крышъ, подъ стѣнами домовъ, какъ заговорщики, шопотомъ передавали другъ другу слухи одинъ тревожнѣе и тяжелѣе другого.

Говорили, что двѣ сотни конныхъ казаковъ Елизаветинской станицы въ прошлую ночь бросили отрядъ генерала Эрдели и куда-то ушли, вѣроятно, передались большевикамъ. Говорили, что конные донцы, составлявшіе значительную часть всей арміи, сговариваются силой захватить пулеметы и ночью уйти на Донъ на соединеніе съ арміей походнаго атамана Попова. Говорили, что почти всѣ офицеры полковъ генерала Маркова рѣшили распылиться,

по одиночкѣ и группами добраться до моря, а оттуда на фелюгахъ какъ-нибудь переправиться въ Крымъ. Говорили, что доблестный Корниловскій полкъ, 30-го марта потерявшій въ бою своего славнаго командира Нѣ__________жинцева, теперь замитинговалъ. Поговаривали даже о заговорѣ, будто бы возникшемъ въ офицерской средѣ, говорили, что будто-бы кучка офицеровъ задумала арестовать и предать большевикамъ высшій командный составъ и тѣмъ купить себѣ право на жизнь.

Послѣднее совсѣмъ не вязалось съ духомъ, царившимъ въ Добровольческой арміи.

Многое говорили и было скверно; руки опускались.

Юрочка собственными глазами видѣлъ, какъ въ томъ дворѣ, въ которомъ онъ находился, юнкера-артиллеристы по приказанію начальства рубили палашами передки и дубовыя колеса пушекъ, вынимали замки, а потомъ построившись, недовольные и сумрачные, не оглядываясь на обезображенныя и брошенныя пушки, точно они совершили надъ ними что-то гнусное и стыдное, сконфуженно уходили въ