осознал, как несолидно выглядит моя вечно улыбающаяся физиономия.

Мы пожали друг другу руки, я представил своих командиров взводов, старший лейтенант придирчиво осмотрел их и, судя по всему, остался доволен. Потом дружески положил руку мне на плечо и спросил:

— Ну, что будешь показывать?

Своим вопросом он застал меня врасплох. Что я мог показать в этой пустыне? Вот если бы мы были в расположении части, тогда другое дело. Там есть что показать: и казарма, и учебные классы, и комната для политзанятий, которая была предметом нашей гордости. А здесь? Снежная равнина, танки, которые они видели в деле, несколько десятков замерзших и усталых бойцов.

Я указал в сторону танков, и мне пришло в голову, что именно этого ждал мой собеседник.

Мы направились к машинам, но в это время прибыла полевая кухня. Бойцы моей роты растерялись было — неудобно оставлять без внимания гостей, но советские танкисты напомнили: «Если долго раздумывать — все остынет». Рота выстроилась в очередь. На обед давали котлеты с картошкой.

В общем, обмен опытом начался у нас нетрадиционно: говорили о роли кухни во время боевых действий и в армии вообще. Нам даже удалось организовать для гостей скромное угощение.

Старший лейтенант Мошкин с улыбкой показал в сторону полевой кухни:

— Тебе тоже не мешало бы туда пойти.

Я направился к повару и получил свою порцию, отказавшись от картошки и отдав предпочтение хлебу. Относительно наполнения желудка у меня есть собственная теория, и я всегда ее придерживаюсь. По крайней мере, стараюсь придерживаться. Я исхожу из того, что человек либо питается, либо ест… Когда он питается — нужно брать то, что дают, и не роптать. А вот в еде нужно быть разборчивым. Моя мать, а теперь уже и Итка, знакомы с этой теорией и тоже руководствуются ею. После свадьбы я обязательно постараюсь развить ее.

Я вернулся к Мошкину. Он отметил, что повара о нас заботятся по-настоящему. Я доверительно сообщил ему, что такие большие котлеты бывают у нас далеко не каждый день и появление их связано не иначе как с завершением учений.

Я сунул руку в карман, извлек из его глубин перочинный нож и разделил котлету на две почти одинаковые части. Большую часть я предложил старшему лейтенанту.

Он решительно отказался, сославшись на недавний сытный обед, после которого в желудке не осталось места даже для крошки, но после долгих уговоров сдался, чтобы не обидеть меня.

В это время мои ребята уже поделили между собой его подчиненных. Все жевали огромные котлеты, не забывая похваливать постаравшихся поваров. Выражения их лиц свидетельствовали о том, что котлеты были действительно вкусными. По кругу пошли кружки с горячим чаем. Все это напоминало маленький импровизированный пикник у костра, в который Малечек и Лакатош подбрасывали все новые и новые порции сушняка.

Чуть позже внимание моих и советских танкистов полностью переключилось на танки. Они забирались внутрь, склонялись над гусеницами, заводили и глушили двигатели, обменивались опытом, похлопывали друг друга по плечу. Общая дискуссия проходила без нас, командиров, хотя Мошкин и попытался взять инициативу в свои руки. Впрочем, почти сразу стало ясно, что мы им просто не нужны. Вернее, что они прекрасно обходятся и без нас. Не скроешь, оба мы были несколько обижены этим обстоятельством.

— Ну как, доволен своей ротой? — дипломатично поинтересовался я у Мошкина.

— Могла бы быть и получше, — ответил он.

— Моя тоже могла бы быть получше, — вздохнул я, на что мой собеседник заявил, что ничего совершенного не бывает. Тем более если речь идет о людях.

Мы оставили попытки организовать коллективный обмен опытом и направились к огню. Я решил поделиться с советским офицером своими сомнениями.

— … Они, понимаешь, пришли ко мне с предложением взять обязательство стать отличной ротой, но я был против, — начал я свой рассказ.

— Наверное, ты был не прав, — тут же возразил Мошкин. — На сегодняшних учениях они прекрасно показали себя.

— Это была случайность, — попытался переубедить его я с такой горячностью, словно сам в это верил.

— Случайностей не бывает, — покачал головой Мошкин. — Все пробелы и просчеты в подготовке обязательно вылезли бы наружу. Поверь.

— А твоя рота отличная? — спросил я.

— Уже три года. С тех пор как я принял командование. В этом году нас признали лучшими в полку.

— Но ведь ты только что говорил…

— Что она могла бы быть лучше? Это правда. Отличные роты тоже могут быть лучше. Еще лучше.

Тот факт, что наши советские гости представляют лучшую роту полка, очень меня заинтересовал. Может быть, и мы когда-нибудь попробуем, попытаемся… Однако я произнес совсем иное:

— Наверное, у тебя хорошие условия…

— Как у всех, — вывел он меня из заблуждения.

— Тогда в чем же секрет? — попытался дознаться я.

— Если откровенно, то я и сам не знаю, — пожал плечами Мошкин. — Стараюсь делать все по уставу. И от них, — Мошкин показал на своих солдат, — требую того же. Они к этому уже привыкли. И когда в наши ряды вливаются новички, никому в голову не приходит вести себя иначе. А если кому и придет, то он быстро одумается, поддержки не получит ни от кого. Ни от солдат, ни от меня.

Я продолжал расспрашивать: как решается вопрос с поощрениями и наказаниями, как рота проводит свободное время… Мошкин отвечал охотно, хотя было заметно, что он намеренно скромничает. Просто ему не хотелось казаться хвастуном.

Вокруг танков все еще продолжалась шумная дискуссия, но солдаты уже перестали лазить внутрь и проверять двигатели. Вдруг я увидел такое, от чего перехватило дыхание… Очередной мой вопрос повис в воздухе…

Огромного роста воин Кочка слишком оживленно спорил с невысоким коренастым советским сержантом. Говорили очень громко, размахивая руками. Советский сержант, пытаясь подчеркнуть что-то очень важное из только что сказанного, толкнул Кочку в грудь. Тот, дружелюбно улыбаясь, ответил тем же. Они еще по нескольку раз толкнули друг друга, потом сцепились. Мои ребята были несколько озадачены таким ходом событий, в то время как советские танкисты старались расчистить побольше места вокруг борющихся.

Я посмотрел на Мошкина, с ужасом представляя себе, что он думает об этом. Но он следил, за единоборством с нескрываемым интересом.

— Начали отлично. Этот твой долговязый — ничего… — оценивающе протянул он после минутного молчания. Похоже, этот инцидент он вовсе не считал инцидентом.

Я же ничего хорошего в происходящем не усматривал. Бойцы стояли тяжело дыша, пытаясь сдвинуть друг друга с места. Безрезультатно. Каждый из них старался преодолеть сопротивление противника.

— Сержант Захадзе — бывший чемпион области по дзюдо, — решил наконец внести ясность старший лейтенант Мошкин. — Очень одаренный парень, но не хватало ему на гражданке упорства. Тренировался по настроению, диету не выдерживал. Оттого и в сборную не попал. Правда, сейчас он у нас лучший командир танка, а борьбе посвящает свободное время, обучая солдат, различным приемам. Судя по всему, успешно, потому что на сегодняшний день каждый боец роты довольно неплохо владеет приемами дзюдо. Не знаю, радоваться этому или огорчаться… Конечно, в плане физической подготовки от этого только польза, но слишком уж быстро растет у солдат самомнение, излишняя уверенность в себе.

— По мне лучше самоуверенный солдат, чем пугливый, — заметил я.

— Согласен, — кивнул Мошкин. — Но все должно быть в меру.

Мы опять повернулись к танкам. Наши подчиненные весело шумели, и, к моему удивлению, в центре внимания был не бывший чемпион области, а Кочка. Видимо, они рассудили, что столь длительное сопротивление человека, не имеющего никакого представления о дзюдо, кое-что да значит.

— А ты? Ты тоже пробовал?