советских танкистов, и заметил, что они удаляются от нас, поворачивая на север. Видимо, им предстояло выполнять дальнейшее задание на другом направлении. Я махнул им на прощание, словно кто-то мог увидеть мой жест, и почувствовал сожаление, что приходится расставаться. Очень уж хотелось познакомиться с парнем, который командовал соседней ротой, и поговорить с ним.

Тем не менее нужно было продолжать выполнение боевого задания. Я отдал приказ построиться в ротную колонну и с удовлетворением наблюдал, как мастерски мои ребята выполнили его. Доносились команды десятника Чадека. В его голосе были твердость и желание доказать мне, что он настоящий командир и что на него можно положиться.

Только я решил похвалить его, как раздался приказ командира батальона занять оборону — предполагалось, что «противник» пойдет в контратаку.

Я развернул роту, танки заняли огневые позиции. Оставалось только ждать.

Неожиданная тишина, настудившая после рева двигателей, лязга гусениц и оглушительной стрельбы, действовала на нервы, вызывая скрытую тревогу. Радио молчало. Я сосредоточенно осматривал местность впереди. Так сосредоточенно, что через несколько минут почувствовал острую резь в глазах. Искрящийся снег слепил.

Минута убегала за минутой, а ничего не происходило.

Я подумал о Метелке, лежащем теперь на больничной койке. Он уже наверняка отошел от наркоза и душой был сейчас с нами. Конечно, ему обидно, что учения проходят без него. Вообще говоря, Иван Метелка я больничная койка — это никак не вязалось. Гораздо легче было представить его в качестве организатора покупки цветов. Ведь именно благодаря ему мое обручение прошло на высоком уровне!..

В девятнадцать часов две минуты я добрался до квартиры Иткиных родителей. Прямо скажем, с минимальным опозданием. С грацией испанского гранда, как в какой-то оперетте, я вручил Итке и ее маме букеты, чем вызвал общий восторг и восхищение. Итка даже сказала, что этого она от меня никак не ожидала, а я в тот момент от всей души пожелал счастья своим ребятам. Руку Итки я попросил голосом решительным, но слегка дрожащим. Все было как положено: слезы матери, отцовское благосклонное похлопывание по плечу. Конец помолвки увенчал наш с Иткой поцелуй.

Сейчас казалось, что все это было так давно!

Даже вспоминая о столь приятном событии, как обручение с Иткой, я ни на минуту не спускал глаз с местности, лежавшей впереди нас. Все было по-прежнему. Тихо и пусто. Неожиданно вдалеке показались черные точки. Сначала я решил, что это плод моей фантазии. Но тут же голос командира батальона вывел меня из заблуждения. Был отдан приказ приготовиться к стрельбе. «Противник» и впрямь решил нас контратаковать. Острие его удара было направлено на мою роту.

Не прошло и нескольких минут, как маленькие черные точки превратились в боевые машины пехоты. Мы выехали из укрытий и вступили в бой.

— Первый! Первый! «Противник» идет прямо на вас! — передал я по радио, когда мне показалось, что десятник Чадек несколько запоздало реагирует на изменение ситуации. Похоже, что я ошибся, потому что Чадек открыл огонь по приближающемуся «противнику» раньше, чем я закончил фразу.

Я отдал короткие приказы уничтожить «противника» и другим взводам. Вскоре стало ясно, что напор атакующей стороны слабеет.

Снова взревели двигатели танков, из-под гусениц полетели комья снега, осколки льда, а поле за нами скрылось в дыму. Я ощущал боевое настроение своих экипажей, которое возрастало вместе с успешным продвижением вперед.

— Всем стоять! — скомандовал командир батальона надпоручик Матрас. — Контратака отбита. «Противник» уничтожен.

Все. Для нашего батальона учения окончились.

Мимо нас проезжали боевые машины пехоты уничтоженного «противника». Для них учения тоже окончились. Это были бойцы из соседней части.

Одна из боевых машин застряла возле моего танка. Из нее вылез поручик, и по его жестам я понял, что он просит помочь им. Впрочем, и так было видно, что он действительно нуждается в помощи.

— Ну что, приступим? — предложил я, подойдя к нему, и только тогда узнал в нем своего товарища по училищу. Мы пожали друг другу руки и вместе укрепили на крюках машины буксировочные тросы.

— Завидую я тебе, — признался он. — Поверь, изображать на учениях «противника» — не самая лучшая роль.

Мы ждали дальнейших распоряжений и… обеда. Я приказал развести огонь и на всякий случай напомнил ребятам просьбу егеря о том, какие деревья можно использовать для костра. Мороз заставлял ребят поторапливаться, и через несколько минут огонь уже весело потрескивал на сухих поленьях. Мы столпились вокруг него. Всем было хорошо. И от приятного тепла, и от тесно сомкнутых рядов нашей роты, и от сознания успешно выполненного сложного задания…

К нам подошел командир батальона надпоручик Матрас.

— Как дела? — весело спросил он, прежде чем мы успели поприветствовать его. При этом командир батальона по-отцовски заботливо посмотрел на сгрудившуюся у огня роту.

Ответом ему было молчание. Видимо, все решили, что для выводов здесь есть начальство, а свое дело они и так знают. В общем, ответ был за мной.

— Все в порядке, товарищ надпоручик! — отрапортовал я.

— Ну а завтра, на заключительном смотру, тоже все будет в порядке? Танки будут блестеть?

— Будут, — раздалось сразу несколько голосов.

— А сейчас ждите гостей. К вам прибудет делегация советской роты. Той самой, что атаковала рядом с вами. Думаю, вам найдется о чем поговорить, — добавил он, уходя.

— Нужен подарок, — неожиданно высказался Прохазка, стоило надпоручику удалиться.

Я посмотрел на него, не скрывал удивления, так как не сразу понял, о чем он говорит.

— Для советских танкистов, ясное дело, — пояснил он. — Вот если бы вручить каждому из них по настольной лампе — это было бы дело! Но они кончились, — сожалел он.

— Никаких настольных ламп в роте видеть не желаю, — решительно отверг я его идею.

— Еще одна будет. Обязательно, — не сдавался Прохазка. — Работа над ней уже заканчивается. Это будет настоящее произведение искусства. — Прохазка замолчал, чувствуя, что сказал гораздо больше, чем следовало.

Он действительно проговорился. Я тут же догадался, что «произведение искусства» создается для меня и, судя по всему, будет подарком роты на мою свадьбу.

— Сейчас речь идет не о произведениях искусства, а о подарке гостям, которые прибудут с минуты на минуту, — решил я всей своей властью перевести разговор в должное русло.

— Для таких целей идеально подошел бы макет танка, — рассудил Прохазка. — У меня есть один. Довольно симпатичный.

— Прохазка, не забывайте, что от казармы нас отделяют многие километры, а макет нужен сейчас, здесь, — осадил я его.

— Он и есть здесь. В танке, — спокойно заявил тот.

— Прохазка, вы — чудо… — только и смог сказать я.

— Ничего особенного, — скромно пожал плечами солдат. — Я просто подумал, что и макет может пригодиться на учениях.

Я тут же простил Прохазке все, что было связано с его активным техническим творчеством.

В это время мой водитель Малечек подбросил в костер еще два полена. Пламя взметнулось вверх, согревая наши довольные, улыбающиеся лица.

Гости приехали сразу после полудня на двух газиках.

Их было девять человек. Командир роты представился мне как старший лейтенант Мошкин. Это был рослый парень лет тридцати, с волевым лицом. «Крутой, наверное», — подумал я и тут же не без горечи