касающиеся ремонта.

— Спать! — перекрыл я возникший шум. В палатке установилась тишина.

Уснуть мне никак не удавалось. Меня мучили мысли о Метелке, который, наверное, уже лежал на операционном столе, и о Чадеке, который умудрился во время марша свернуть дверь бронетранспортеру, а завтра, возможно, сотворит что-нибудь и похуже.

Каждая минута казалась вечностью. Ко всему прочему присоединилась какая-то тупая уверенность, что завтра утром я буду обязательно невыспавшийся и провалю учения. Чем больше я старался уснуть, тем меньше на это оставалось надежды. Мне пришло в голову, что сон может прийти, если думать о чем-нибудь приятном. То есть об Итке. Но и это мне не помогло.

И все-таки я, кажется, уснул. Разбудил меня шепот:

— Иржи!

Я никак не мог определить, откуда он исходит.

— Иржи… — донеслось снова, теперь уже чуть тише. Я посмотрел в направлении входа и увидел там чью-то голову.

Я потихоньку вылез из мешка и, стараясь не шуметь, направился и вырисовывающейся в темноте фигуре. Это был поручик Влчек.

— Не хотел лезть, чтобы ненароком на кого-нибудь не наступить, — объяснил он.

— Как дела? — выпалил я.

— Приехали как раз вовремя. Больше медлить было нельзя. — В голосе Влчека слышалось волнение. — Хирург сказал, что оставался буквально миг до непоправимого. Метелка, кстати, собирался утаивать свое состояние до конца учений. Он сам признался мне в этом по дороге в санчасть. Операцию уже сделали. А как вы узнали, что он болен?

В нескольких словах я рассказал ему, как было дело. Из палатки послышались голоса:

— Как Метелка, товарищ поручик?

— Порядок. Правда, счет шел на минуты, — сообщил я им. Не шепотом, а в полный голос. Мне было ясно, что никто не спит.

День только зарождался, а командир батальона уже отдал приказ о начале атаки. Моей роте предстояло действовать на левом фланге советских подразделений. Советские танкисты, атаковавшие на правом фланге, должны были ориентироваться по моим машинам. Слева от меня находилась рота Бидло. Особое внимание командир обратил на своевременное прибытие на рубеж атаки, на который нам предстояло выйти вместе с советскими подразделениями.

Я скрупулезно переносил все данные на карту, заметив, что надпоручик Матрас пристально наблюдает за моими действиями. Это было понятно — моя рота должна выполнить самое сложное и ответственное задание.

Вопросов ни у кого не было. Командир батальона отпустил нас в свои роты. Командиры взводов ожидали моего возвращения. Они тут же пометили все, что нужно, в своих картах: объект атаки, направление дальнейшего движения, проходы в заграждениях и еще целый ряд всего, что обычно содержится в боевом приказе. Новому командиру взвода десятнику Чадеку я намеренно не уделял ни на йоту больше внимания, чем остальным. Это стоило мне некоторых усилий, но очень не хотелось, чтобы у Чадека возникло подозрение, будто я сомневаюсь в его способностях. Кроме того, времени было в обрез, заниматься каждым в отдельности не представлялось возможным.

Из исходного района мы вышли колонной. Когда подошел момент развертывания во взводные колонны, я отдал командирам соответствующий приказ. Мы как раз шли по местности, которая позволяла мне следить за их действиями. Маневр был выполнен безукоризненно.

Большую часть своей армейской службы я просидел в учебных классах, где прослушал несчетное число лекций о том, сколь необходима координация действий отдельных родов войск. Кое-какой практический опыт я приобрел в должности командира взвода. Но только сейчас до конца понял, что такое координация на самом деле. Мы вели машины по проходу в минном поле, направляясь к рубежу развертывания. Эти проходы в минных заграждениях подготовили для нас саперы. Я своими глазами наблюдал, как обезвреживались последние мины, когда машины были уже рядом с саперами. Мороз не ослабевал. Снег искрился в первых солнечных лучах. Но саперам было жарко.

Я отдал приказ командирам взводов приступить к развертыванию в боевые порядки. Как назло, окружавшие нас заиндевевшие деревья мешали мне контролировать выполнение приказа. Я нервничал. Но вот машины вышли на открытое место. Я посмотрел налево и почувствовал облегчение. Лишь на мгновение, потому что самое трудное было впереди. Я подровнял роту, и мы продолжили путь по проходам в минных полях.

Рубеж атаки приближался. Я бросил взгляд вправо: как ведут себя советские коллеги? Они находились чуть-чуть впереди нас, и это меня обеспокоило. Я отдал роте приказ увеличить скорость. Реакция была мгновенной, и я с удовольствием отметил, что мы догоняем соседей. Через несколько минут мы уже вырвались вперед. Соседи, однако, не собирались устраивать соревнование и продолжали движение в том же темпе, наверняка точно рассчитав скорость, чтобы прибыть на рубеж атаки в заданное время. Пришлось слегка замедлить движение. Я отдал соответствующий приказ, подумав при этом, что командиры танков, возможно, придут к выводу, что их командир не знает, чего он хочет. Впрочем, в таком случае они ошибутся. Я хорошо знал, чего хочу. Слишком хорошо: мы должны выйти на рубеж атаки одновременно с советскими танками и точно в установленное время.

Еще в училище я как-то принял участие в тактических занятиях советского батальона. Как все тогда происходило, отчетливо помню и по сей день. Приказы выполнялись абсолютно точно, без всякой суеты, и было похоже, что даже самые сложные упражнения для экипажей всего лишь игра. Тогда я еще не понимал, что именно такая работа, когда все идет как по маслу и когда это воспринимается как нечто само собой разумеющееся — и есть признак настоящего мастерства. Зато сейчас, командуя несколько месяцев ротой, я по-настоящему осознал, какого труда требует достижение такой слаженности.

На рубеж атаки мы вышли секунда в секунду. Поле «боя» было перед нами как на ладони. Вдалеке навстречу нам двигалось несколько железных колоссов, за ними — еще…

Мы стояли на одной линии с советскими танкистами. В наушниках раздался приказ командира батальона:

— Пушки — к бою! Огонь!

Видимо, такой же приказ в то же самое время получили и советские танкисты, потому что и наши танки, и советские выстрелили одновременно. Громовой залп вернулся эхом, а мы уже снова двигались вперед, поражая танки «противника» и самоходные артиллерийские установки. Тот, кто думает, что командир танковой роты в бою кричит до хрипоты и что ни один выстрел не раздается без его приказа, глубоко заблуждается. Каждый боец знает свою задачу в любой ситуации.

Атака успешно развивалась. Над лесом показались самолеты. Через несколько секунд воздух вокруг нас задрожал. Грохот разрывов авиабомб и ракет смешался с выстрелами орудий противовоздушной обороны «противника», лаем пулеметов и грохотом авиационных двигателей.

Первый налет, второй, третий… Удары с воздуха расстроили оборону «противника» и ускорили наше продвижение.

Я заметил, что советская рота, атакующая справа от меня, попала в сложную ситуацию. «Противник» обрушил на нее шквальный огонь Я принял решение перенести огонь своих пушек правее, чтобы подавить батареи, доставлявшие много хлопот нашим соседям.

— Правильно, Шестой, — похвалил меня командир батальона и тут же посоветовал: — Держитесь левее.

Командир советской роты прекрасно использовал рельеф местности: маневр по охвату «противника» слева, который мы выполняли с ним вместе, закончился прямо-таки образцово.

«Противник» начал отступать. Нам было дано задание преследовать его. Я посмотрел, как идет дело у