Ночь я спала ужасно, и к утру имела довольно утомленный вид. Ну и что? В конце концов, мало ли от чего я могла утомиться ночью, правда? Но когда я оделась, надушилась новыми духами, то ощутила такой подъем, что внутри у меня все пело. К счастью, никого из знакомых по пути я не встретила и уже в лифте подумала: открыть дверь ключом или позвонить? Нет, я позвоню и тут же отдам Глебу ключи.

Он распахнул дверь мгновенно. У меня сердце екнуло, до того он был хорош – в джинсах, без майки, с мокрыми волосами. Явно только что из душа.

– Сашка, ну что ты устроила? – кинулся он ко мне. – Я же чуть с ума не сошел, когда обнаружил, что тебя нет и еще какая-то идиотская записка… Тебе кто-то что-то обо мне наговорил, а ты поверила?

– Не кто-то, а ты сам!

– Что – я сам?

– Глеб, это все неважно, а важно то, что я хочу развестись, и как можно скорее!

– Зачем такая спешка? Я так и знал, что у тебя есть любовник, я был в этом уверен, ты наставляла мне рога и водила меня за нос много лет, и все эти трогательные истории о том, как ты была прислугой, не более чем удачная отмазка! И кто же этот счастливец, хотелось бы знать. Чем он лучше меня, а? Богаче, наверное, вот в чем дело! Но это ты зря, я теперь тоже начал зарабатывать!

– Глеб, нападение – лучшая оборона, это давно известно. Если ты думаешь, что я стану оправдываться, в чем-то тебя разубеждать, то напрасно. Говорю же, мне нужен только паспорт и развод.

В этот момент зазвонил телефон. Глеб в ярости схватил трубку, но тут же сбавил тон, – видимо, звонок был важный. А я тем временем заглянула в ванную, нет ли там следов посторонней дамы. И, разумеется, на полочке под зеркалом стояла чужая губная помада. Это было опять до того банально, что я рассмеялась. Ощущение банальности отступало почему-то лишь в общении с Эммой и при мысли о Майорке.

Я вернулась в комнату. Глеб еще говорил по телефону. Я села на диванчик, с такой любовью купленный совсем недавно… Наконец Глеб положил трубку.

– С телевидения звонили, предлагали попробоваться на роль ведущего в какой-то игре. Хорошие деньги, между прочим.

– Поздравляю. Так как насчет развода?

– Торопишься? – с неприязнью взглянул на меня муж.

– Просто я уезжаю, и надолго, а если тебе приспичит жениться, где ты будешь меня искать?

– Во-первых, я жениться не собираюсь, это все дурацкие выдумки… Никого у меня нет…

– Да? И, скажешь, не было?

– И не было!

– А как же Лаура?

– Не говори глупости!

– Глеб, не надо выкручиваться, я все знаю, и про Лару-Лауру, и про Яну, которая доводит тебя до изнеможения…

Он вдруг покраснел. Я даже умилилась. Ведь он, в сущности, хороший парень. И превосходный актер.

Потому что, почувствовав, что краснеет, тут же изобразил праведный гнев, якобы вызвавший эту краску.

– Послушай, ты городишь какую-то чушь! Мне говорили, что актерские жены часто бывают ревнивыми до идиотизма, но ты-то вроде была не такая!

– Глеб, ну давай поговорим спокойно, как цивилизованные люди.

– Ты цивилизованная? Ты? Да ты просто заплесневела в последние годы, ты не можешь простить мне те жертвы, которые принесла. Я так и знал, что это случится!

– Глеб, возьми себя в руки! И попытайся сыграть спокойного мачо! А то черт знает что из тебя лезет.

– Да как ты смеешь так говорить? Ты просто испугалась.

– Испугалась? Чего?

– Моего нового положения, того, что я на виду теперь, того, что меня наконец, кажется, оценили… Испугалась тех женщин, которые вокруг! Кстати, не зря испугалась, они не тебе чета! Интересно бы глянуть на твоего избранника! Небось какой-нибудь серый тип, который уж точно никуда не денется! Давай, хочешь жить с ним, ради бога! Забирай все что надо и проваливай, видеть тебя не хочу, дура, корова!

Я молча встала, подошла к письменному столу, взяла заграничный паспорт, потом сняла с полки два альбома с фотографиями родителей. Глеб между тем в уже непритворной ярости швырял в сумку мои вещи, он был совершенно вне себя. А я, наоборот, застыла. Мне было тошно от мерзости и банальности происходящего. Развод по-русски!

– Давай, давай, забирай свое барахло и катись к своему хахалю! Ублажай его, делай клизмы! Свекольным соком его пои, может, ему это по кайфу! Дура, идиотка! Верно мне мама говорила, ты меня не стоишь! Да я тебя элементарно перерос, а ты не стерпела. Подумаешь, цаца! К тому же бесплодная!

Во мне вскипело бешенство.

– Заткнись, подонок! – прохрипела я.

– Я подонок? Да почему? Потому что на сторону сходил? Да посмотри на себя, от тебя любой за сто километров сбежит, кретинка! Блядь подзаборная. Сюси-пуси, утю-тюшеньки, а сама небось всем подряд давала!

Это было настолько отвратительно, настолько несправедливо, что, если бы у меня сейчас был пистолет, я бы выстрелила в него, ни секунды не помедлив!

Но пистолета не было, а убить мне его хотелось. Я схватила со стола какую-то книгу и уже хотела швырнуть ее в его красивую морду. И вдруг я словно увидела всю эту сцену со стороны. Она была глубоко омерзительной и в то же время смешной.

– Замолчи, болван! – крикнула я что было мочи.

Он опешил.

– Слушай, что я скажу! К тебе придет адвокат, он займется разводом. Я через две недели уезжаю из Москвы. Это все. Мне от тебя ничего не нужно. Но ты еще ох как пожалеешь обо всем, что мне сказал! Я не стану ни в чем тебя разубеждать, помесь осла с бизоном не лучший собеседник.

Я схватила паспорт и побежала к двери. Глеб в полной оторопи остался стоять над открытой сумкой с моими вещами. Черт с ними. В новой жизни и вещи должны быть новыми!

Я долго бегом бежала прочь от своего бывшего дома, от своей бывшей жизни. Немного очухавшись, позвонила Эмме, сказала, что паспорт уже у меня.

– Отлично, давай вместе пообедаем. Я за тобой заеду ровно в два. Пока!

Я посмотрела на часы. Начало одиннадцатого.

Быстро, однако, я подвела черту под своей семейной жизнью. До часу дня я пешком бродила по раскаленному городу и так устала, что даже думать о Глебе не было сил. Таким я его не видела никогда. И, надеюсь, не увижу больше. Но ничего не пожалею, чтобы он когда-нибудь приполз ко мне…

Увидев меня, Эмма только головой покачала:

– С муженьком встречалась, что ли?

– Да, черт бы его побрал.

– Поберет, поберет, не расстраивайся, подруга. Подышишь годик средиземноморским воздухом, охолонешь маленько, и покажешься ему на глаза, его так еще колбасить будет, не дай бог!