коляской. Ей было лет восемнадцать от силы. Ах, почему я не родила сразу, как вышла замуж? Тогда и мама с папой были живы… и все как-нибудь обошлось бы… По крайней мере, теперь у меня был бы уже большой ребенок. А я тогда думала только о Глебе, о любви… Может, и лучше, что нет ребенка? Каково бы мне было сейчас? Так я, по крайней мере, одна…

– Прелестное создание, это вы?

Передо мной стоял Тарас.

– О, здравствуйте!

– Послушайте, я страшно рад, что встретил вас. – Он плюхнулся на скамейку рядом со мной. – Я собирался вам звонить, но не помню, куда сунул бумажку с телефоном. Злился на себя страшно и вдруг вспомнил, что вы живете в квартире Шуркиной мамы. Но там никто не отвечал. Я вышел купить кофе – и вдруг вижу вас! Послушайте, Саша, я должен вас спросить…

– Спрашивайте.

– Вы не рассердитесь, если ваш портрет появится в журнале?

– В каком журнале?

– Пока не знаю.

– Но с какой стати?

– Саша, я делаю серию портретов «Женщины новой России». Знаете, сейчас модно говорить, какие прекрасные лица были в дореволюционной России и все такое, а я своим проектом докажу, что лица надо уметь видеть… Не просто красивые, нет, а одухотворенные, умные, значительные, глубокие… Таких лиц никогда не бывает много, и раньше тоже, но они, черт возьми, есть!

– И вы считаете, мой портрет годится для этого?

– Ну разумеется! Я вчера как вас увидел, сразу понял – это то, что надо! Молодец Шурка! Я даже удивлен, видимо, он постарел. Раньше ему нравились другие женщины. Так сказать, евростандарт. Так вы не рассердитесь, если в один прекрасный день увидите себя на обложке, допустим, «Огонька»?

– На обложке?

– А почему бы и нет? Впрочем, может быть, на цветной вкладке, тоже неплохо.

– Ну еще бы, конечно, согласна. У меня никогда не было таких фотографий.

– Надо думать! Вас же никогда раньше не снимал Тарас Асламазян!

– Это правда! – засмеялась я. – Но вы совершенно не похожи на армянина.

– У меня русская мама. Саша, если бы не Шурка, я бы за вами приударил. Но женщина друга – это святое!

Я чуть было не ляпнула, что я не его женщина, но сообразила, что ухаживания симпатяги Тараса мне ни к чему.

– Слушайте, а кто вы по профессии?

– Никто. Раньше на этот вопрос я отвечала – жена, а теперь действительно никто…

– Вы развелись?

– Формально еще нет.

– Простите, а кто ваш муж?

– Какая разница…

– Да, действительно. Слушайте, но вы же чему-то учились, наверное?

– Окончила три курса театроведческого. ГИТИС.

– Да, понятно. И вы теперь поставили на Шурку?

– Поставила? Да боже упаси, я вчера встретилась с ним второй раз в жизни, и то совершенно случайно. И вообще, я привыкла ставить только на себя.

– Ну вот, вы рассердились… – огорчился он. – Просто вы мне очень симпатичны, и я хотел сказать, что Шурка – это ненадежно. Но в вас он, кажется, и вправду влюбился.

– Послушайте, Тарас, мне нужна работа!

– Работа? Жена с тремя курсами театроведческого… Стоп! Кажется, я кое-что придумал! Я так понимаю, вам и жить в общем-то негде, раз сняли квартиру у Нины Николаевны, так?

– Да, так.

– У меня появилась одна идея, надо будет попробовать.

– Да что за идея?

– Понимаете, у меня есть одна старая боевая подруга, она очень богатая особа, этакая бизнес-вумен, весьма успешная, но у нее есть придурь, она вообразила себя великой писательницей.

– И что?

– То, что она пишет, это тихий ужас, но… При всем при том сюжет у нее довольно лихо закручен. Она платит большие деньги, чтобы ее печатали, но в таком виде это никто, естественно, не печатает – в издательстве находят каких-то людей, которые приводят ее писания в божеский вид, и в результате они имеют спрос. Так вот, буквально позавчера она меня спросила, не знаю ли я какую-нибудь скромную женщину, которая могла бы втихаря обрабатывать ее перлы. Она будет хорошо платить при условии, что обработчика претендовать на авторство не станет. Вы бы взялись?

– Не знаю, я не пробовала…

– Но теоретически такое для вас возможно?

– Теоретически? Да, вполне возможно! Надо попробовать, когда-то в институте мне говорили, что у меня легкое перо…

– В таком случае, я сейчас же ей позвоню!

Он вытащил мобильник.

– Алло, Эмма, ты? Слушай, старушка, я, кажется, нашел женщину, готовую разгребать твои дерьмовые творения. Да, более чем! Сколько лет? А тебе не все равно? Сколько вам лет?

– Тридцать четыре скоро будет.

– Тридцать четыре. Разошлась с мужем, нужны деньги, негде жить и все такое. По образованию театровед. Интеллигентная женщина. И вообще, по-моему, то, что надо! Хорошо. Договорились!

Он спрятал мобильник в карман.

– Саша, она страшно заинтересовалась и жаждет познакомиться с вами. В шесть часов обещала приехать ко мне. Послушайте, у вас есть черное открытое платье?

– Есть, но зачем?

– Я хочу вас еще поснимать… Мне нужно, чтобы все было безупречно. Знаете что, пойдемте сейчас к вам, и я посмотрю ваши платья. Понимаете, я мысленно вижу этот портрет, а то, что у меня получилось, не совсем меня удовлетворяет. И не бойтесь меня, я неопасный.

– Я и не боюсь. Идемте!

Я показала ему мое черное платье.

– Так, а эту пелеринку можно убрать? Да? Отлично. Наденьте, я посмотрю!

Я пошла в ванную и надела черное платье, купленное Лаурой. Но я все равно его любила.

– Это именно то, что надо! – закричал Тарас. – Именно то! У вас дивные волосы, вы их завиваете или сами вьются?

– Сами.

– Восхитительно! Идемте!

– Куда?

– Да ко мне же! Я буду вас снимать, а потом приедет Эмма! Может, я еще устрою вашу судьбу! И не смейтесь! Я приношу удачу своим моделям, имейте это в виду!

– Будем надеяться.

И я пошла с ним. Он долго меня мучил, извел, наверное, две пленки, и, когда я уже падала от усталости, он вдруг сказал:

– Все, хватит! Я, кажется, доволен. Хотите сказочную яичницу?

– Хочу!

Яичница и впрямь оказалась сказочной, тем более что запивали мы ее все тем же кахетинским. Но странное дело, я вдруг отчетливо поняла, что с того момента, как Глеб вернулся из Италии, я живу какой-то двойной жизнью, вернее, словно бы наблюдаю собственную жизнь со стороны. И как будто эта жизнь немного не моя… Вероятно, отсюда и это непреходящее ощущение ее банальности, вторичности, как будто