— Не в этом дело. Они любого впутают в свои грязные преступления. Повторяю, ничего им не говори.

Лорд Саймон холодно оглядел вновь прибывшего:

— Мистер Майлз, полагаю?

— Да, — признался тот.

— Хорошо, что вы к нам заглянули. Может быть, сможете нам помочь. Думаю, что вы услышали о нашем небольшом собрании от моего слуги, Баттерфилда?

Как бы в ответ на эту фразу в комнату вошёл сам Баттерфилд. «Я поговорил с этим человеком согласно вашим инструкциям, милорд. Я нашёл его алиби в полном порядке. Это был, как вы знаете, его свободный вечер. Он провёл его не в  собственном отеле, а в гостинице «Красный лев». Фактически, он был партнёром полицейского сержанта в игре, известной как дартс, милорд».

— Дартс, — с отвращением повторил лорд Саймон.

— Именно так называется такого рода времяпрепровождение, милорд. Дартс. Я совершенно уверен в моей информации. В десять часов он ещё был там и разговаривал с группой людей около этого заведения, а в десять двадцать двое из них проводили его в родной отель. Кажется, что победители в этой игре, милорд, пьют — прошу прошение за упоминание этого, милорд — пьют пиво за счёт проигравших. Этот человек и полицейский сержант были почти непобедимы и в результате оказались в очень неустойчивом состоянии. Однако, Майлза доставили в его отель, где мальчик при кухне, который делит с ним комнату, раздел его и утверждает, что ещё до одиннадцати тот был в кровати и до утра не шевелился. А сержанта, как выяснилось, вызвали сюда.

— Если бы я знал, что вы интересуетесь передвижениями Майлза, я бы вам сам всё рассказал, — проворчал сержант Биф.

— Именно так. Таким образом, у вас есть алиби, дружище Майлз. Ну, хорошо, это вещь полезная. А что вы можете нам рассказать?

— Ничего. Ни моя сестра никогда ещё не имела к этому никакого отношения, ни Феллоус. Таким образом, вы можете прекратить их допрашивать.

— Тем не менее, следует признать довольно странным, Майлз, что вы трое с таким интересным прошлым, оказались под рукой, когда произошло преступление.

— Не вижу, какая тут связь. С тех пор, как я освободился, на меня ничего нет. Феллоус чист в течение трёх лет. А моя сестра никогда не имела проблем с законом. Я не думаю, что это делает большую честь любому детективу, — добавил он, — подозревать людей только потому, что они когда-то были в тюрьме.

— Никто и не произнёс такого слова, как подозрение, Майлз. Просто меня заинтересовало это совпадение. Знаете ли, я не большой любитель совпадений. Кто предложил ту игру в дартс?

— Я.

— Вы встретили сержанта Бифа в «Красном льве»?

— Нет. Сходил за ним домой.

— Вы пошли и вытащили его из дома, чтобы поиграть?

— Да. Что здесь такого? Он —  хороший игрок. И там было два приезжих из  Мортон Скоун, которые оказались отличными игроками.

— Таким образом, вы вызвали сержанта, чтобы постоять за честь деревни? Спасибо.

Месье Пико задал только  один вопрос: «Эти джентльмены из Мортон Скоун, они рассказали вам что- нибудь из того, что вы в английском языке называете болтовнёй или сплетнями? Были ли какие-либо новости из Мортон Скоун?»

Майлз выглядел откровенно озадаченным: «Нет. Ничего такого, что могу припомнить. У нас не было много  времени на разговоры. Игра была напряжённой».

В комнате повисла тишина, нарушаемая только нежным посапыванием отца Смита. Я рассматривал Майлза. Маленький, скользкий, довольно скрытный человек, которого, по крайней мере в психологическом отношении, я мог отнести к виновным. Я слышал о вероломстве этих людей смешанной крови и, глядя на него, мог поверить тому, что слышал. Его длинная, довольно желтоватая рука, лежащая на спинке стула его сестры, возможно держала тот самый нож. И я чувствовал, что почти кошачье проворство этого человека вполне могло преодолеть пока необъяснимые препятствия. Но его алиби, установленное Баттерфилдом, казалось совершенно безупречным, и поэтому ещё одним подозреваемым у меня в голове стало меньше.

— Так или иначе, — сказал он, — я не собираюсь позволять вам допрашивать сестру. Во всяком случае, без её адвоката. Я запрещаю её допрашивать. Это несправедливо в таком серьёзном деле, как это.

— Всё, чего мы хотим, mon ami, —  произнес месье Пико, — это правду.

— Ну, вы можете узнать её и без допроса сестры. Пойдём, Энид.

Она молча поднялась, и Майлз вывел её из комнаты, бросив в дверях на нас быстрый дерзкий взгляд.

— Это не имеет никакого значения, — сказал месье Пико. — Не было ничего ещё, о чём бы она могла нам рассказать. Итак, если верить ей и её возлюбленному, вчера кто-то ждал в chambre [37]мадам Терстон, когда она туда поднялась.

— И этот кто-то, — я посчитал необходимым высказаться, —  мог быть одним из пяти. Это мог быть Норрис, Стрикленд, Столл, или викарий. Но это, возможно, был кто-то, о присутствии которого в доме мы пока не знаем.

— Или кто-то, о самом существовании которого мы не знаем, — вставил Сэм Уильямс.

— И всегда можно предположить, что Энид и Феллоус просто сочинили этого человека, — добавил месье Пико. — У нас ведь есть только слово Энид и её возлюбленного, что там кто-то был.

— Да, похоже, мы не очень-то продвинулись вперёд, не так ли? — улыбнулся лорд Саймон.

— Кто знает? — пожал плечами месье Пико. — Немного света здесь, немного света там, и скоро voila! взойдёт солнце и наступит день.

— Он наступит даже в том случае, если вы оставите это дело в покое, — проворчал сержант Биф.

— Bien, bien, мой друг Бёф. Но вспомните, как там говорится в вашей  английской пословице: «Чем больше вы спешите, тем медленнее продвигаетесь вперёд?» Итак, переходим к молодому Стрикленду.

Я сидел и изучал тот эффект, который преступление оказывает на людей и который я никогда полностью не понимал, просто читая об убийствах. Оказалось что подозрение, перекрёстный допрос и присутствие квалифицированных детективов оказывало на всех заинтересованных лиц довольно неожиданный эффект. Эти факторы уже поломали нелепую театральную манеру Столла, дворецкого, заставили Феллоуса, обычно весёлого молодого человека, мрачно цедить односложные слова, и показали Энид, как девушку с характером, которая вполне спокойно и хорошо могла рассказать историю или, по крайней мере, собственную историю.

И всё же я не был подготовлен к изменениям, произошедшим в моих товарищах — гостях этого дома — и менее всего в Дэвиде Стрикленде. Он всегда казался мне одним из немногих англичан, к которым мог бы справедливо быть применён этот выразительный американизм — «крутой». Даже просто его бычья шея, щёки, загорелые с выступающими красными прожилками, обусловленными алкоголем, глаза, пристальные и насмешливые, — всё свидетельствовало о его неуязвимости к таким вещам. Я ожидал, что его реплики будут краткими и несколько грубоватыми, но не сомневался, что он с лёгкостью ответит на любые вопросы.

И всё же, когда он вошёл в комнату, для меня, кто его хорошо знал, было бесспорно, что он очень нервничал. Он неловко кивнул детективам и поспешно зажёг сигарету. Была ли у него какая-либо связь с