Но, по её собственных словам, она «блюла себя». Вскоре она покинула магазин в Баттерси, где очень уставала и где с ней «обращались по-свински», и нашла работу у молодой супружеской пары. С течением времени она переходила с места на место, но всегда пытаясь «подняться выше». Этим она называла не просто бóльшую заработную плату, но и работу у более образованных людей, у которых она могла научиться, как себя вести.

Её амбиции, казалось, сводились к подъёму по социальной лестнице. «Вверх» для неё означало всё большую «утончённость». И пока она говорила, я чувствовал, что она не позволяла ничему встать на её пути. На её лице появилось новое выражение и даже голос изменился, — в нём появилась твёрдость, которая удивила меня. «Эта смесь английской и средиземноморской крови, — подумал я, — может оказаться очень опасной». Но я попытался отнестись к девушке непредвзято.

Её встреча с братом, спустя пять лет после того, как они расстались, оказалась довольно драматичной. Они встретились в танцевальном зале и узнали друг друга. И с её братом тем вечером  был Феллоус.

У её брата, казалось, было много денег, но он не дал ей никаких объяснений. Он только сказал, что работает «по электричеству», и не поощрял дальнейших вопросов. Он тоже оставил мать или, скорее, она оставила его, когда у неё появилась работа на кухне греческого ресторана. Так что брат и сестра стали двумя из множества тех абсолютно свободных индивидуумов, о которых, по-видимому, каждый может услышать в радиопередачах, когда того или иного из них слёзно просят вернуться к умирающему родителю.

Тем вечером она написала на листке бумаги свой адрес для брата, но не получала никаких известий от него или про него. Лишь несколько недель спустя зашёл Феллоус. Он сказал ей, что брат в тюрьме для кражу. Она сразу поняла, что его процветание не было следствием  какого-то отдельного акта, но что он был профессиональным преступником. Пока он был в тюрьме, она часто виделась с Феллоусом, и мы заключили, что между ними скоро возникло «притяжение». Он признался, что помогал её брату в нескольких «делах», но пообещал, что навсегда покончит с такой жизнью.

Однако, когда её брат вышел из тюрьмы, он и Феллоус вновь стали, как выразилась Энид, «не разлей вода», и, как следствие этой дружбы, были арестованы и получили сроки. Но, как настаивала Энид, это не было в природе Феллоуса. У её брата был сильный характер, и он просто втянул дружка в свои дела.

— Несмотря на его обещание вам? — заметил лорд Саймон.

— Ну, ведь тогда он был безработным, — парировала Энид.

Однако, когда Феллоус освободился, что случилось почти за год до её брата, который к тому времени считался настоящим рецидивистом, она уже имела возможность ему помочь. Она получила работу у Терстонов, поэтому обратилась к миссис Терстон, рассказала ей всю правду и убедила её взять его на должность шофёра. В течение почти трёх лет, уверяла она нас, он был «чист как стёклышко», радовался работе и откладывал на будущее.

— До тех пор, конечно, пока вновь не появился ваш брат?

— Это не имело никакого значения. Мой брат не сделал ничего плохого, поскольку его здесь не было.

— Я могу поверить в одного исправившегося преступника, — заметил Сэм Уильямс, — но два — это слишком.

—Тем не менее, это так, — сказала Энид. — Мой брат...

— … стал уважаемым швейцаром в местном отеле.

— Да. Он встал на честный путь. А почему нет? У него есть приличная работа. Двадцать пять шиллингов в неделю, а сверх этого чаевые. Эту работу нашла для него миссис Терстон, и она знала о нём всё. Спросите сержанта, как он себя ведёт.

— До сих пор никаких жалоб, — признал Биф.

— Тогда интересно, почему Феллоус не сказал, что Майлз — ваш брат.

— А вы его спрашивали? Почему он должен говорить вам о том, о чём его не спрашивают? Это не в его характере. Он предпочитает сказать слишком мало, чем слишком много.

Вскоре её рассказ подошёл к концу. Они с Феллоусом решили пожениться и начать работать в небольшом собственном отеле или ресторанчике. Это всегда было её мечтой. И каждый из них откладывал часть денег. Конечно, было ещё это завещание миссис Терстон, но лично она не обращала на него внимания. Да ведь миссис Терстон могла прожить ещё тридцать лет. А Энид не собиралась провести все эти годы, оставаясь прислугой. Это не для неё.

В этом месте мои подозрения к другим людям, которые могли быть связаны с убийством Мэри Терстон, отступили на второй план, и сосредоточились на этом трио. Казалось уж слишком большим совпадением, что два мужчины и женщина, — все вышедшие более или менее из преступных слоёв общества, оказались в одном месте и не были абсолютно связаны с преступлением.

Конечно, я всё ещё не понимал, как они могли его совершить, но чувствовал, что один или двое, а может быть, и все трое, так или иначе, виновны. И не отрицаю, что мне было жаль. Мне бы хотелось, чтобы история, рассказанная девушкой, оказалась правдой. Все они вынуждены были бороться за существование. Мне приоткрылась лишь часть этой грустной картины: тоскливая работа девушки по дому в качестве прислуги именно в том возрасте, когда она должна была быть в школе. Годы недоедания и сверхурочной работы. А для мужчин — одиночество и нервное перенапряжение в рамках жизни, в которую они  вошли, вероятно, наполовину от отчаяния, и лишь наполовину по склонности.

Но в Энид была та твёрдость, а в Феллоусе та свирепость, которые, казалось, доказывали их способность к любому жестокому действию, если это насилие могло оказаться для них полезным. И хотя я всё ещё не допускал мысли, что любой из них так ужасно воспользовался ножом, я больше не чувствовал, что они совсем уж не причастны хотя бы к части этого преступления.

Внезапно я почувствовал отвращение ко всему делу. Это постоянное выслеживание преступника казалось отвратительным. Лорд Саймон, мягко потягивая бренди, очевидно, полагал, что всё это не более, чем захватывающая шахматная партия, «нечто, чтобы занять парня», и на мгновение он потерял для меня всё своё очарование. И блестящий маленький Пико, чьи добрые чувства были более очевидными, — он также не мог сдержать наслаждения от собственных действий,  и это раздражало меня. Конечно, я никогда не слышал, чтобы отец Смит фактически передал человека в руки закона, но даже это не совсем говорило в его пользу, поскольку у преступников, которых он раскрыл, обычно был шанс совершить самоубийство прежде, чем священник делал свои открытия достоянием гласности.

Конечно, в некотором смысле, я хотел отомстить за несчастную Мэри Терстон. Но поскольку я видел, что детективы, аппетиты которых казались уже разгорелись для перекрёстного допроса, собираются наброситься на эту красивую девушку, моё удовольствие от расследование испарилось, и мне захотелось покинуть их и выйти на свежий воздух. Но, конечно же, любопытство одержало верх, поэтому я взял другой бокал виски с содовой и откинулся на стуле, чтобы послушать, какие вопросы они зададут Энид теперь, когда подошли к моменту её передвижений вчера вечером.

К нашему удивлению, в этот момент сержант Биф изъявил внезапное желание задать вопрос.

— Вы могли бы сказать мне, — тяжеловесно начал он, — кто из дам и джентльменов, ночевавших в доме, разводил вчера вечером огонь в своей комнате?

Но тут на помощь пришёл Уильямс. «Слушайте, Биф, — сказал он, — в то время как у этих джентльменом есть важные вопросы, думаю, не стоит тратить время на пустые разговоры».

Один или двое из нас присоединились к просьбе, чтобы Биф не задерживал настоящего перекрёстного допроса, и, пробормотав чего-то о том, что «у него имеется довольно неплохая идея», сержант снова затих.

— Видели вчера своего брата? — спросил лорд Саймон, неутомимо возглавляя допрос.

— Нет. Абсолютно.

— Но у него ведь был свободный день.