Альбергати сказал, будто бы ни к кому не обращаясь:
— У арабов в Великом Эмирате закон такой есть: заключать в тюрьму человека «за злостное подсказывание ходов во время игры правоверных».
Знал бы фрязин, к чему приведут его слова, не хвалился бы своими познаниями.
Молодая великая княгиня решилась наконец пойти «конём вкось». Василий Васильевич поднялся, сгрудил фигуры и вызвал слуг:
— Мы тоже правоверные! В поруб боярина, в Беклемишевский подвал!
Вооружённые мечами стражники взяли под руки растерявшегося Василия — Полуекта Море: он молчал, не противился, только изумлялся столь неожиданному жестокому приказу своего князя.
Когда остались в палате втроём, Василий Васильевич объяснил фрязину:
— А тебе, Алипий, пора догонять митрополита Исидора. Ты ведь готов; всё на дорогу получил? И как сообщаться со мной — помнишь?
— Всё получил, государь, всё помню, только твоего последнего слова жду.
— Я сказал его. Не опоздаешь?
— Нет-нет. Исидор, я знаю, ехал через Псков в Ригу, потом зачем-то кривым путём на Вербек и Юрьев Ливонский. Морем доплыл до Любека, а теперь поедет в Феррару через всю Германию. Пока он минует Люнебург, Брауншвейг, Лейпциг, Бамберг, Нюренберг, Аугсбург, Инсбрук и Падую, у него уйдёт три месяца. А я за один до Феррары родной доберусь.
— Иди с Богом!
— Иду, иду… Вот только сыграю ещё одну партию в шахи с принцем крови, с Шемякою, мы уговорились…
— Какой он тебе принц! Немедленно покинь дворец!
— И то ладно, непременно ладно… — Альбергати учтиво поклонился Марье Ярославне, повернулся к великому князю, коснувшись концами пальцев правой руки шашечного навощённого пола.
После его ухода Марья Ярославна подошла с супругу, положила голову ему на грудь, сказала растроганно:
— Столь сильно люб ты мне, что я никогда больше не буду тебя в шахи обыгрывать.
Василий поцеловал жену в пробор волос, поддержал игру:
— А как же наинак! Кому охота в гости к Беклемишеву?
Беклемишевские подвалы, расположенные за каменной крепостной стеной, славу имели недобрую. Со времён ещё Дмитрия Донского немало опасных беззаконников приняло истому в гостях у боярина Никиты Беклемишева. Нынче было здесь уже имение Юрия Патрикиевича, но старое название сохранилось. За мелкие злодеяния сюда не заключали, а убежать из подвалов не удалось ещё никому.
После вечерни, как угомонился кремлёвский люд, великий князь приказал привести боярина Василия в шашечную палату. Тот вошёл угрюмый, но смотрел незло, скорее удивлённо.
— Хочу с тобой сыграть, Полуект! — весело встретил его великий князь. — Правду ли бают, будто ты можешь вести бой в шахи с завязанными глазами? А теперь у тебя и руки ещё схвачены позади железом. Такого тебя я, пожалуй, обыграю.
— А если нет, если я тебе мат поставлю, что мне будет? На правеж пошлёшь?
— Зачем же, перед матом все равны.
— Так у нас на Руси говорят, а у арабов, вишь ты, по-другому.
— Альбергати небось тебя обставляет?
— Куда ему! Только корчит из себя шахматного богатыря. Он говорит, что визирь на доске у немцев называется дамой, а у французов — реньвьерж — значит, девственная королева.
— Ну и правильно, потому что самая слабая фигура.
— А раз слабая, значит, разрешено и помочь ей… А ты почему же меня…
— Сказал же: перед матом все равны!
Разговаривали, стоя друг перед другом, спокойно, без запальчивости, каждый понимал, что главный разговор ещё предстоит. Разница в том состояла, что великий князь знал, зачем вызвал боярина, а Полуекту надо было об этом догадываться.
— Ну, становись спиной и делай первый ход. А я буду двигать фигуры и за тебя, и за себя.
Боярин выступил королевским пехотинцем на две клетки и спросил:
— Так что же, государь? Если я тебе шах и мат дам, ты меня выпустишь или наоборот?
Великий князь послал вперёд пешца от самой сильной фигуры — от ладьи, ответил уклончиво:
— Что заслужишь, то и обретёшь.
Василий Васильевич готовился к встрече, обмыслил свои действия на доске наперёд. Справедливо рассудив, что Полуекту играть, не видя фигур, будет тем сложнее, чем больше на доске пешцов, коней, слонов и ладей и чем замысловатее они перемешаны, он начал всячески избегать разменов, делая иной раз ходы заведомо слабые, но создающие позиции неясные, тупые. И добился своего. Полуект всё чаще и всё надольше погружался в раздумье, поставил под бой ладью, затем потерял реньвьерж. В последний раз глубоко задумался и, не объявляя очередной выступки, сдался:
— Дожили до мату — ни хлеба про голод, ни дров про хату.
Победа, хотя бы и за шашечной доской и хотя бы над соперником, заведомо неспособным сопротивляться, всё равно горячит кровь, в тело неощутимо входит услаждение и возгорается в душе радость, увлекая ум новыми высокими помыслами. И не известно, так ли бы, в случае проигрыша, поступил великий князь, как поступил он сейчас, после посрамления самого сильного игрока в шахи.
— Как тебя, Василий, за один день перевернуло всего.
— Гоже ли в подвале-то… Сыро, темно, крысы шныряют.
— И играть стал хуже, и обличьем даже изменился. Боярин поднял на великого князя усталые глаза:
— Неужто и обличьем?
— Да-а… — Василий Васильевич продолжительно помолчал, раздумывая и разглядывая в упор своего боярина. — А скажи, Василий, мог бы ты настолько изменить своё обличье, чтобы тебя сам митрополит Исидор не узнал?
Боярин озадачился, но и понял сразу же, что неспроста этот вопрос, как неспроста было посажение в Беклемишев подвал. И отчётливо ощутил, что ждёт его сейчас новый поворот судьбы. Ответил охотно:
— Надо быть, мог бы… Волосья персидским прахом поцветить. Порыжею, стану избура-красным, сам чёрт, если придёт по мою душу, не признаёт.
— Собор-то, слышь, долго будет идти, облетит прах-то с тебя, станешь пегим, как сорока. Может, лучше вовсе бороду сбрить, чтобы за латиняна сойти?
— Не-е, борода дороже головы.
— Верно. Отче Антоний говорил, что борода — это подобие Божие. Но можно не всю бороду состригать. Она у тебя сейчас клином, а ты её сделай заступом.
— Ага, а можно, как у апостолов, округло.
— Самое главное — имя сменишь, станешь Фомой, тверским послом, я великому князю Борису Александровичу с тобой грамотку пошлю. А догонишь в пути Исидора, сделай так, чтобы все в свите знали: ты — мой недруг, бежавший от моего гнева, сменивший и князя, и имя своё.
Наутро два стражника, прозевавших дерзкий побег государственного преступника Василия — Полуекта Море из Беклемишевского подвала, были по приказу великого князя наказаны битьём батогами за нерадение.
Глава восьмая 1439 (6947) г. ЦАРСТВО КАЗАНСКОЕ
Небольшая, на сорок подвижников, мужская обитель на реке Нуроме, недалеко от впадения её в
