молодежь пораспущенней, разгоряченная парами пива и пряных напитков, стала искать приключений. Начались стычки, часто дело доходило до приставаний к девушкам, скрывавшим свои лица, поэтому «адмиральская» группа по знаку благоразумной доньи Тересы отошла к портику торгового ряда генуэзцев. Запыхавшись, они остановились под латунной вывеской у таверны «Ла Корона», заведения с доброй репутацией, посещаемого итальянскими и ганзейскими купцами.

Здесь царила праздничная торжественность. От канделябров и жаровен исходил мерцающий свет, сандаловые курильницы облагораживали горьковатый воздух. Хозяин таверны раздал гостям тарелки и предложил отведать суп из косули с гранатами и изюмом, жаркое из баранины, приправленное орешками пинии и фисташками, а также некоторые изысканные блюда вроде севильского старинного соуса, запеканки с миндалем, корицей и молоком, и любимое кушанье Яго — аппетитную глазунью с сыром и мясным соусом, которую слуги-мориски разносили по всему залу.

— Сдается мне, тут-то мы и просидим до конца праздника, — обрадовалась Тереса.

Несколько мадьярских фокусников изрыгали огонь изо рта, будто василиски, пораженные святым Георгием, и жонглировали цветными дубинками, из кухонь доносились ароматы чабреца, перца и шафрана, которые смешивались с запахами сальных и восковых светильников. Медик потряс своим кошельком — и тут же на деревянной поверхности стола появились плошки, кувшины, краюхи белого хлеба и дымящиеся миски с кусками вкусного мяса с пряностями, а сверх того пряный напиток из Белеса и перцовая настойка из Торо.

Яго и Субаида с трудом перекидывались словами в общем гаме, не могли они также и затеряться в толпе: за ними смотрел верный Хаким с лицом, будто высеченным из голубой глины, — личный телохранитель принцессы, отправленный с нею в ссылку. Назарийка была бесконечно довольна этой прогулкой в компании со своим врачом за надоевшими стенами усадьбы Тенорио с ее тюремным распорядком. По предписаниям Корана, ей можно было выходить в город лишь в редких случаях, при этом ее всюду сопровождала баскская охрана адмирала и неотвязный Хаким, который по случаю праздника на этот раз был вооружен внушительной кривой саблей и одет в белоснежные зихару и тайласан.

Заложница была наряжена скромно в отличие от других женщин, потому что один из заветов пророка запрещал женщине украшать себя на мирских праздниках — краситься, накладывать формы и использовать одежду, привлекающую внимание мужчин. Голова ее была прикрыта платком, скрывавшим лоб и часть лица, хотя волосы в серебряных заколках и белых цветах рассыпались по плечам. Розовая туника с вышитыми краями облегала ее великолепную фигуру, перехваченную в талии сафьяновым поясом с топазами. Яго боялся на нее долго смотреть, не уставая про себя умиротворенно и завороженно восхищаться: «Клянусь распятием, эта девушка самая красивая в мире!»

Ортега, шумно потягивая легкое вино, не уставал подливать его всем, пока большинство вконец не захмелело. Тереса Тенорио, острая на язык болтушка с золотистыми волосами, с которой врач с удовольствием общался, раскраснелась, сбросила с головы высокое карамьельо [65] и, заслышав звуки музыки, увлекла часть компании танцевать грациозную гальярду [66].

К ней немедленно присоединились Андреа и Ортегилья, Фарфан и еще одна матрона с пышной грудью, так что скоро «Ла Корона» превратилась в сплошной танцевальный круговорот, сопровождаемый всеобщим пением в шафранном дыму светильников. Десятки посетителей вовлеклись во всеобщее веселье, не сдерживая плотских вожделений, безнаказанно поглощаемых полумраком салона, в то время как врач с заложницей вели разговор о всяких пустяках, чуждые царившему вокруг сумасбродству. Девушка, с улыбкой внимая речам медика, призналась:

— Ты говоришь как трубадур, мое сердце в смущении. — Она дотронулась до его губ своими тонкими пальцами. — Если бы мы могли как-нибудь провести Хакима и куда-нибудь сбежать, чтобы нормально поговорить.

— В этом пандемониуме сие невозможно, хотя идея заманчива. Знаешь что, мне тоже нужно поговорить с тобой. За последнее время произошли события, которые меня очень беспокоят, — намекнул Яго.

Гранадка широко раскрыла свои прекрасные глаза и взглянула на него кротко и почтительно, от нее исходил свежий запах мускуса.

Тут Яго отвлекся на громкий скрип ближней двери.

Он узнал их по ярко-красным плащам, суконным шапкам и башмакам из красной кожи. Они ворвались внезапно, спустившись по лестнице «Ла Короны» и заполонив салон, бесцеремонно оглядываясь по сторонам и толкая посетителей. Остановились прямо рядом с их столом, ожидая хозяина таверны, который, рассыпавшись в любезностях, предложил им стол, предназначавшийся для особых гостей. Яго успел узнать белокожего щеголя, который настойчиво разглядывал их у кафедрального собора; теперь он услышал его властный тон, увидел перевязь и эфес шпаги, на котором был выгравирован девиз, — разобрав его, он почувствовал холодок в груди. Между арабесками богатого орнамента был виден зловещий девиз: «Hoc opus est» [67].

С неприятным чувством медик спрашивал себя, разглядывая этого типа сверху донизу: «Так, значит, убивать — это его работа?» По всей видимости, для неизвестного пронзать тела ближних было обыденным занятием, о чем и гласила надпись на его клинке, и он не стоил подобного внимания, так что Яго вернулся к беседе с назарийкой. Между тем их сотрапезники продолжали танцы, благородные танцевали со своими, простой люд со своими, в то время как вновь прибывшие вовсю позволяли себе вольности в отношении девиц своей компании, которые без стыда поддавались их приставаниям.

Неожиданно в тот момент, когда Яго наливал в бокал девушки медовый напиток, какая-то женская фигура встала между ними. Незнакомка нагнулась и слащаво подмигнула обоим. Спокойствие было нарушено. Яго возмутился. Известная в городе сводня — крысиные глазки, лоснящиеся волосы, организатор тайных встреч и любовных приключений — показала им сальный мешочек и тут же, к их изумлению, сыпанула из него какого-то порошка в бокалы.

— Любезные молодые люди, из ваших пор так и исходит сама любовь, а я могу превратить ее в вечную. Это снадобье приготовлено из маргуля, оно стоит всего два мараведи, но заставит вас познать такое блаженство, которого вы оба никогда не знали. Выпейте, не пожалеете.

— Пошла прочь, я не верю в ворожбу, — отказался Яго. — Эти снадобья — для притонов, а не для благородной дамы. Уходи!

Субаида отвела взгляд, потому что всякому были известны ухищрения этих повитух, соблазнявших девственниц при помощи таких зелий. Однако плутовка настаивала и, взяв девушку за щеку своей холодной рукой, заговорила сладким тоном:

— Вижу в твоих глазах любовь бескрайнюю и томительную. — Тут у иноверки сразу заныло в груди. — Позволь дать тебе совет и мое средство, и получишь удовольствие, и будешь жить в просветлении.

— Оставь нас в покое со своими чарами, дьявольская колдунья! Вот, на тебе мараведи, иди другим голову морочь! — заявил рассерженный врач, выплескивая на пол вино из бокалов.

— Ладно, ладно, уйду, только подайте мне мою шаль, добрый юноша, — попросила она.

Яго мрачно пошел к бочке, на которой висела тряпка, и этот момент улучила хитрая старуха, чтобы обратиться к назарийке, которая растерянно слушала ее льстивые словечки, источаемые вместе с сильным запахом чеснока и кислого вина.

— Слушай, красавица, вон тот благородный молодой человек намерен встретиться с тобой наедине, он послал меня сказать, что будет ждать в задней комнате, — произнесла она, кивнув на стол аристократов. — Не пожалеешь, девушка. Согласись, мы обе будем в выигрыше.

Гранадка почувствовала приступ такой брезгливости, что после нескольких мгновений растерянности выхватила булавку, ткнула ее в руку старухи и прошептала, покраснев от гнева:

— Уйди с глаз, дьявольское отродье!

У женщины от неожиданности пошли пятна по шее. Зализывая кровь, выступившую между пальцев, она запричитала свистящим шепотом:

— Тебе лучше было ответить на его желание. Ты об этом еще пожалеешь, собака неверная!

Плюнув прямо на стол, она исчезла в толпе до того, как вернулся лекарь с ее давно не стиранной