Ивора дальнейших разъяснений, но тот лишь привычно мастерил лежак, готовясь к ночлегу.

— А что ты со злодеем сделаешь, когда найдешь? — не утерпев, спросила Жалена. — Знаю, что не для красы меч брал, да только мне лиходея к князю живьем доставить велено, ежели что — против тебя выступлю, так и знай!

Ивор лишь улыбнулся, да так обидно, что Жалене захотелось вызвать его на бой сей же час. Однако сказан:

— Как скажешь. Только тебе не до того будет. И ежели снова к моему костру на ночь прибилась, сапог не разувай и цацки свои кметские держи под рукой.

— Это еще с какой радости?

— Потому что этой ночью, — сказал он, против обыкновения вытаскивая кричницу из лежащих под боком ножен, — нас придут убивать.

Перевалило за полночь, а злодеи все не шли.

Догорающий костерок, изредка спохватываясь, выметывал прозрачный язычок пламени, высвечивая толику наново очерченного круга.

Жалена могла поклясться, что ведьмарь спит. За все время ни разу не сбил дыхания, не шелохнулся.

— Эй, Ивор… — тихонько окликнула она. — Ты бок себе еще не отлежал?

— Нет, — тут же ответил он, и кметка поняла — даже не вздремнул за сомкнутыми веками.

— Да с чего ты взял, что кто-то придет?

— Я пообещал указать на убийцу, — напомнил он.

— А если он понадеялся, что ты ошибешься?

— Он придет, — убежденно сказал ведьмарь. — И прихватит с собой того, кто помогал прятать тело на дне озера.

— Может, ты еще утром его имя знал?

— Может, и знал.

— Что ж промолчал?

«А кто бы мне поверил? — подумал он. — Хорош обвинитель — чужаком в деревню заявился, не прошло и часу — на своих поклеп возводит. Чем докажешь? Там, где бабе горло резали, уже и пятна не видать, только зверю почуять… Убийца его листьями присыпал, валежником забросал, а намитку слетевшую не поленился — закопал под кустом, яму выше колена вырыл. И теперь терзается сомнениями — на него ведьмарь укажет? Иного виновником выставит, лишь бы самому брехлом не прослыть? Он придет. Это первого убивать тяжело — страшно, ночами снится, голос чудится, кровь руки жжет. Со вторым проще. А там и в привычку войдет».

Не успел додумать — треснул невдалеке сучок под неловкой ногой. Шишка хрупнула. Услышала Жалена — рука словно невзначай черен меча приласкала, примерилась.

«Спящими порешить хотят» — догадался Ивор. Иначе не крались бы, как коты лесные. Не разделялись, обходя костер с двух сторон. Так сподручней резать глотки — обоим сразу, чтобы даже пикнуть не успели.

Встали, пригнувшись, у самой черты, как упыри. С духом собираются.

«Ошибся чуток ведьмарь: не двое их — четверо. Вчетвером-то на двоих спящих все смелые, — зло подумала Жалена. — Пусть только руку который протянет. Валяться ей на земле, как сохлой ветке. Оно и к лучшему, что не ожидают никакого подвоха. Пусть только руку протянет…»

Сдала их… кошка. Не объяснил ей никто, что не хозяина врасплох застать пытаются, а сами лиходеи в силок лезут. Зашипела на смыкающиеся тени, заурчала противно, шерсть вздыбила. В темноте и на кошку не похожа — бестия косматая у ведьмаря под боком желтыми глазами светит.

Тут уж притворяйся не притворяйся, что спишь, — не поверят.

— И тебе не спится, староста? — сочувственно спросил ведьмарь.

Жалена подняла голову. Тучи чуть разошлись, явив растущий серп месяца, узенькую щелочку в небосводе. Шуточный навет балагура-мельника по немыслимой прихоти судьбы обернулся страшной правдой — из мрака выступили Старостины сыновья, угрюмо сжимавшие черены мечей.

— Предупреждал ведь тебя, девка, — досадливо сказал староста. — Дважды предупреждал. Зря ты к ведьмарю ходила. И вернулась зря. Стрелы не послушалась, так мечом вразумлять придется…

— Воеводе-то что скажешь, когда на тризну по мне с дружиной заявится, ответчика требовать? — ухмыльнулась-ощерилась кметка, как обложенная в логове волчица, выжидающая — сунется в лаз самый брехливый пес из гончей своры или поскребет землю для виду и отступит?

— Тебе нашел, что сказать, и его уважу, — безмятежно пообещал староста. — Мол, не поделили что-то с ведьмарем.

Ивор не выдержал — рассмеялся. Если бы самого воеводу спросили, что он думает об Иворе, Мечислав Кречет помолчал бы, словно вопрос ему неприятен, а потом нехотя ответил, что иметь ведьмаря во врагах слишком накладно, а в друзьях — невозможно. А если бы ему предложили раз и навсегда покончить с докучливой остью в глазу, молчание воеводы затянулось бы вдвое против прежнего, а затем последовал бы мрачный и веский совет не лезть не в свои дела.

Мало кто знал, где и как Мечислав обзавелся длинным застарелым шрамом поперек всей груди. И воевода никогда бы не поверил, что Жалена сумеет одолеть ведьмаря, пусть даже падет вместе с ним.

— Да как у вас руки поднялись, на беременную-то?! — не удержалась Жалена.

Младший Старостин сын залился мертвенной бледностью, заметной даже в темноте, старшие дрогнули, переглянулись растерянно. Староста досадливо передернул плечами. Выходит, не знали…

— Сам к водяницам пойдешь ответ держать, — спросил Ивор, и ясно было, что не ждет он от старосты повинного согласия, — или отвести тебя?

— Я прежде тебя к ним выкину, — посулился тот, качнув острием меча, — и девку твою следом. Думает — со всей дружиной переспала, так кметом заделалась?

Ивор хотел упредить Жалену, чтобы не вела обидных разговоров, нарочно затеянных бывалым бойцом, не распалялась понапрасну, но та и не собиралась оправдываться, отругиваться, да и вообще говорить с ненавистным ей человеком. Вот только подумала, что ей уже вовсе не хочется везти убийцу к воеводе, а правильней будет положить его на месте. Окинула наметанным глазом жилистое, чуть подавшееся вперед тело, готовое сей же час нанести или отразить удар, спокойную и вместе с тем железную хватку на черене, и поняла — туго придется.

Только спросила:

— За что ты их?

Ответа они с Ивором не дождались. Ни к чему им уносить в могилы чужую тайну, не из тех она, что стоит хвастаться. Да ведьмарь и так все знал.