сором не вымести….

Ивор без спешки наклонился, подобрал закатившуюся под лавку монету, повертел в пальцах:

— Такой сор и впрямь из избы выносить негоже…

— Ей-ей, ни сном ни духом… — запричитал незадачливый мужичонка, и тут же нашелся, льстиво искривил губы: — А может, это ты, батюшка, обронил?

Ведьмарь неопределенно хмыкнул, подбросил на ладони таинственную монетку и, к великой радости хозяина избы, вышел вон, а Куря еще долго трясся от страха, наново перепрятывая кошель.

У кузнеца Ивор тоже не задержался. Мимоходом оглядел покорную лохматую лошадку, привычную к неспешной ходьбе в оглоблях. Под седлом она то и дело вздрагивала, недоуменно косилась на всадницу, бойкую девку — Кузнецову дочь, но взбрыкивать не пыталась, давно смирившись с человеческими причудами. Ивор потрепал добродушную старушку по широкой холке, вызнал уплаченную за нее цену и улизнул прежде, чем словоохотливая девчонка успела рассказать ему, что купца, верно, убил кривой бобыль Купрей, положивший единственный завидущий глаз на купцову казну…

Как Еловит и говорил, вдову Ивор вспомнил сразу. Она и не изменилась за прошедший год — все тот же лихорадочный блеск в черных нездешних глазах, впалые щеки, тонкие пальцы безостановочно сплетаются и нещадно мнут друг друга при разговоре с тревожащим ее человеком. Из-за длинной, мешковатой домашней юбки настороженно выглядывал худенький светловолосый мальчик, не старше Радушки. Для него она когда-то просила зелье от глотошнои или другое дитя прихворнуло?

— Об убиенном поговорить хотел, милостивец? — заискивающе предположила женщина, пряча глаза.

— Нет, — улыбнулся Ивор. — О возке, что тебе в наследство достался…

Он сознательно не помянул лошадь, хоть та и представляла куда большую ценность для селянина. Без лошади в хозяйстве никак: на ней и поле вспашешь, и за дровами съездишь, и к свояченице в дальнюю деревню выберешься, а там, глядишь, и жеребенка на продажу по весне принесет. А возок… что возок! За седмицу смастерить можно, за год износится. Попал в точку: вдова омертвела лицом.

— Батюшка ведьмарь… — пролепетала она, судорожно стискивая руки у груди. Мальчик смотрел волчонком. Ведьмарь не ведьмарь, а мать свою он обижать никому не позволит. — Я ведь только ради деток, пятеро их у меня, мал мала меньше… С одной лошади жив не будешь, я ее и продала-то, чтобы деньги нежданные объяснить… Не губи!

— Нашла? — только и спросил он.

Женщина беззвучно кивнула, до крови прикусив губу.

— Добро, — неожиданно сказал ведьмарь и, развернувшись, вышел вон, сам притворив за собой калитку.

Вдова бессильно осела на лавку и заплакала, пряча лицо в ладонях от обступивших ее детей.

Она была уверена, что ведьмарь никому ничего не скажет, и от этого было еще горше. Так уж заведено — ежели сам чуешь за собой вину, чужое прощение только бередит душу…

В воздухе закружились первые в этом году снежинки, редкая и мелкая крупка, еще не успевшая отрастить мохнатые лучики. Далеко впереди черным столбом поднимался над лесом дым погребального костра. Его грозный запах то ли и впрямь долетал до Жалены, то ли просто мерещился, пропитав одежду еще на берегу. Она не вытерпела, ушла раньше срока, не дожидаясь, пока огненный ворох рассыплется быстро остывающими на ветру углями. Не могла глядеть, как пламя обволакивает алым переливчатым саваном изуродованное тело, отпуская на волю две души разом.

Мало кто из селян пошел к озеру — десяток мужчин, хмурых и настороженных. Некому было причитать над усопшей, нечем одарить напоследок. Поскорее уложили тело на ворох смолистых веток и подожгли сразу с нескольких сторон. Одно небо плакало по Вальжине сухими колючими слезами, мешая снег с дорожной пылью.

Жалена перевела взгляд на мельницу. Не глянулся ей этот мельник. Ты ему слово, он тебе десять, на вопрос отшутится, прежде чем дурь какую сказать, важный вид напустит, вроде и почет гостье оказывает, да все с ухмылочкой, будто занятное что про нее проведал. Правду баял староста — этого ужа без рогатины не возьмешь, вывернется.

Охоты идти к Еловиту вдругорядь у Жалены не было. Она искала ведьмаря, а того видали идущим к плотине. Пока кметка раздумывала, обождать или постучать-таки в дверь, та распахнулась сама собой. За порогом сидела на полу очень серьезная маленькая девочка с распущенными, как у водяницы, волосами и вычерненными сажей кругами вокруг глаз, казавшихся оттого особенно пронзительными.

— Всемила, — неожиданно сказала девочка. — Ей понравится, я знаю.

— Что?! — опешила кметка.

— Ивор уже ушел. А я в ведьму играю. Правда, похоже?

— Правда… — ошеломленно пролепетала Жалена. Не успела она опомниться, как дверь лязгнула у нее перед носом. Девочка же, успела заметить кметка, не шевельнула и пальцем. Жалена нащупала рукой привешенный к поясу оберег, сжала. Немного полегчало. Вот уж точно — с кузнецами, бортниками, мельниками, а уж с ведьмарями тем паче связываться не след.

Однако приходилось.

Жалена изловила Ивора только ввечеру, на полянке перед костром, и с ходу забросала вопросами:

— Со всеми поговорил? Как думаешь, кто повинен? Ведьмарь поглядел на нее таким бесконечно терпеливым и в то же время безнадежным взглядом, что девушка медленно залилась краской. Но не сдалась.

— Ты у Кури был? Говорят, он к телке соседской приценивался, с какого бы это прибытка, а? Без денег небось торгов не заводят…

— Видал я его деньги, — равнодушно сказал Ивор. — Золото. Намается он с ними, пока разменяет…

Жалена подобралась, как перед прыжком.

— Видел? Что ж ты молчишь, злодея покрываешь? Вязать его надо, пока в бега не подался!

— Жалена, — он, кажется, впервые назвал ее по имени, — как ты думаешь, сколько стоит копченый угорь?

Девушка неопределенно пожала плечами.

— Ну, медяков семь.

— В скупке — три. Пять угрей на серебрушку. Сорок на золотой. Сетью угря не возьмешь, поэтому ловят его только мальчишки, ставят на ночь в камышах длинные узкие трубки из вербной коры, заткнутые с одного конца. Угорь туда заползает, а развернуться и выбраться не может…

— Зачем ты мне это рассказываешь? — не вытерпела кметка.

— Ты спросила — я объясняю, — спокойно осадил ее ведьмарь. — Коробами угрей не продают, приносят по три-четыре рыбины, редко дюжину. Скупщик, который едет в дальнюю деревню, прекрасно знает, что сдачи у тамошних селян скорее всего не будет, и берет для расчетов не золото, а медную и серебряную мелочь. Которую в подоле, как ни пыжься, не унесешь. Потому-то Вальжина и сидела неотлучно при телеге, оберегая зарытый в сено мешок. И деньги забрал вовсе не убийца ее мужа…

У Жалены понятливо загорелись глаза.

— Не нашел денег при муже и порешил жену? Ивор покачал головой.

— Деньги тут ни при чем. Не ради них злодей старался, не ему они и достались.

— Откуда ж тогда Куря золото взял? — не унималась Жалена. — Цмок за ласку принес?

— Месяц тому назад в соседнем селе ярмарка случилась, — пояснил ведьмарь.

— Да чем ему торговать, голи перекатной? — всплеснула руками девушка. — Всего хозяйства — три курицы да петух ощипанный, каждую весну к старосте в работники нанимается, за одежу да кормежку, а с чего зимой живет — и вовсе не понятно!

— Не купец он, тать, — усмехнулся Ивор. — Кошель у кого-то срезал, вот и разбогател. Пусть его. Все одно попадется когда-нибудь.

— Ты-то откуда знаешь, может, у купца и золото в подоле было, на черный день?

— Узнай лучше, — пожал плечами ведьмарь, и кметка как-то сразу ему поверила. Она ждала от