Впрочем, в их песне даже можно было различить связные слова:
— А если у тебя нет пенни, — йодлем затянул Старикашка Рон, — так… фгхфгхйффгмфмфмф…
Это отличавшийся благоразумием Человек-Утка вовремя заткнул Рону рот.
— Прошу меня извинить, — тут же сказал он. — Но мы не затем сюда вышли, чтобы в нас швырялись чем попало и захлопывали прямо перед нашими носами двери. К тому же в этих строках не выдержан размер.
Двери тем не менее захлопнулись. Другие сантаславы поспешили удалиться в более благоприятные районы города. «Доброжелательность» — это слово придумал человек, никогда не встречавшийся со Старикашкой Роном.
Нищие перестали петь, за исключением пребывавшего в своем собственном мирке Арнольда Косого.
— …Никто не знает, каково ботинок вареный есть…
Но вскоре даже его затуманенное сознание зафиксировало изменения в окружающем мире.
Задул противный ветер, снег посыпался с деревьев. Снежинки закружились в воздухе, и нищим вдруг показалось (наверное, показалось, ведь стрелка их психических компасов не всегда указывает направление на реальность), что откуда-то сверху доносятся обрывки спора.
— Я просто хотел сказать, хозяин, все это не так просто…
— ПРИЯТНЕЕ ДАРИТЬ, ЧЕМ ПОЛУЧАТЬ, АЛЬБЕРТ.
— Ошибаешься, хозяин: дороже — однозначно, но приятнее? Нельзя же ходить повсюду и…
На заснеженную улицу посыпались какие-то предметы.
Нищие пригляделись. Арнольд Косой поднял сахарную свинью и быстро откусил ей пятачок. Старикашка Рон подозрительно прищурился на отскочившую от шляпы хлопушку, потом поднес ее к уху и потряс.
Человек-Утка открыл пакетик с конфетами.
— Мятные сосульки? — удивился он. Генри-Гроб снял с шеи связку сосисок.
— Разрази их гром? — неуверенно произнес Старикашка Рон.
— Это хлопушка, — пояснил пес и почесал за ухом. — Нужно дернуть за веревочку.
Рон, ничего не понимая, помахал хлопушкой.
— Дай сюда, — велела дворняга и зажала конец хлопушки в зубах.
— Ничего себе! — воскликнул Человек-Утка, зарываясь в сугроб. — Да здесь целая жареная свинья! А еще почему-то не разбившееся блюдо с жареной картошкой! А это… смотрите… неужели в этой банке икра?! Спаржа! Консервированные креветки! О боги! Что будем есть на ужин, Арнольд?
— Старые башмаки, — ответил Арнольд, открыл коробку с сигарами и облизнул одну из них.
— Просто старые ботинки?
— Нет, не просто. Фаршированные грязью и с гарниром из жареной грязи. Хорошей грязью, уверяю тебя. Приберегал специально до праздника.
— Но мы же можем полакомиться гусем!
— А нафаршировать его ботинками можно?
Хлопушка с треском взорвалась, и они услышали, как зарычала думающая за Старикашку Рона дворняга.
— Нет, нет, нет! Колпак нужно надеть на голову, а смешное изречение — прочитать!
— Десница тысячелетия и моллюск? — поинтересовался Рон, передавая листок бумаги Человеку-Утке, который считался мозговым центром группы.
Тот внимательно изучил изречение.
— Так, посмотрим… Здесь говорится: «На помосчь! На помосчь! Я свалился в какуюта драбилку, и мне надаело бегать внутри этаво калеса. Памагите мне выбратся…» — Он несколько раз перевернул листок. — Больше ничего, за исключением пары пятен.
— Записка от домашнего хомяка. Всегда одни и те же тупые шутки, — недовольно проворчала дворняга. — Постучите Рона по спине. Если он не перестанет смеяться, то… Ну вот, так я и знал. Ничего нового в этом подлунном мире.
Нищие в течение нескольких минут собирали окорока, бутылки и банки, потом все погрузили на тележку Арнольда и направились вниз по улице.
— Откуда это посыпалось?
— Сегодня же страшдество.
