— А детей ты можешь заставить открыть папин бумажник и перевести содержимое по нужному адресу?
— Об этом я не думала, но, наверное, да, это возможно…
— Или спуститься вниз, разбить все бутылки у себя в буфете и пообещать никогда больше не пить? — с надеждой в голосе спросил о боже.
— О чем ты говоришь?
— Тебе этого не понять. А вот лично я каждое утро смываю свою жизнь в сортир.
Средний Дэйв и Кошачий Глаз добежали до развилки коридора.
— Ты пойдешь туда, а я…
— Почему бы нам не пойти вместе? — предложил Кошачий Глаз.
— Да что с вами такое? Я собственными глазами видел, как ты порвал пасти двум сторожевым псам! Ну, помнишь, когда мы проворачивали то дельце в Шеботане?! Может, ты теперь еще за мою руку будешь держаться? Значит, так. Ты проверяешь двери в этом коридоре, а я — в этом.
Средний Дэйв ушел.
Кошачий Глаз настороженно заглянул в свой коридор.
Коридор не был слишком длинным, и дверей в него выходило не очень много. Кроме того, Чайчай как-то сказал, что тут нет ничего опасного, за исключением того, что они принесли сюда сами.
Кошачий Глаз услышал голоса приближавшихся к нему людей и сразу же успокоился.
Уж с людьми-то он справится.
Но тут какой-то звук заставил его оглянуться.
Тени подкрадывались к нему со спины. Спускались по стенам, заполняли собой потолок.
Они соединялись и становились темнее. Еще темнее.
А потом они встали на дыбы. И бросились на него.
— Что это было? — спросила Сьюзен.
— Похоже, кто-то пытался кричать. — Сьюзен распахнула дверь.
Там никого не было.
Хотя было какое-то движение. Она увидела, как сжимается и бледнеет темное пятно в углу, а чья-то тень скрывается за поворотом коридора.
А на полу она увидела пару башмаков. Сьюзен принюхалось. Пахло крысами, сыростью и плесенью.
— Пора выбираться отсюда, — сказала она.
— Но как мы найдем эту самую Фиалку? Здесь так много комнат.
— Не знаю. Я должна была ее… почувствовать, но не смогла.
Сьюзен выглянула из-за угла. Издалека донеслись чьи-то вопли.
Им удалось незаметно добраться до лестницы и подняться на следующий этаж. Там они обнаружили другие комнаты, и в каждой из них стоял вскрытый выставочный стенд.
Тени скользили по углам. Они выглядели так, словно за стенами башни перемещался какой-то невидимый источник света.
— Это место, — сказал о боже, — очень напоминает мне дом твоего дедушки.
— Знаю, — кивнула Сьюзен. — Там соблюдаются только те правила, которые придумал он сам, И вряд ли дедушка обрадовался бы, если бы кто-нибудь разгромил его библиотеку…
Она замолчала, а потом снова заговорила, но уже другим голосом:
— Все здесь принадлежит детям. Здесь соблюдаются правила, в которые верят дети.
— Да? Мне уже легче.
— Правда? Но не все так просто. В стране мясленичной утки утки могут нести шоколадные яйца, а в стране Смерти — все черное, потому что люди в это верят. Дедушка очень консервативен в этом смысле. Все украсил черепами и костями. А здесь…
— Красивые цветы и необычное небо.
— Думаю, самое страшное еще впереди. И самое странное.
— Более странное, чем мы видим сейчас?
— Впрочем, умереть тут, скорее всего, нельзя.
— Знаешь ли, скатившийся с лестницы человек выглядел очень даже мертвым.
— Нет, умереть, конечно, можно. Но… умираешь ты не здесь. Просто ты… сейчас подумаю… да… ты уходишь в какое-то другое место. Становишься невидимым. Именно так считают все маленькие детишки. Дедушка рассказывал, что еще пятьдесят лет назад все было по-другому. Раньше от детей ничего не скрывали. А теперь просто говорят ребенку, что бабушка ушла. Целых три недели Твила считала, что ее дядю похоронили в Грустном садике сразу за сараем. Вместе с Бастером, Мипо и тремя Толстячками.
— Тремя Толстячками?
