— Что же до зрителей, — Зальцелла опять поднялся и, спотыкаясь, двинулся в неопределенном направлении, — так их я, по-моему, ненавижу еще больше!!! Они настолько невежественны!!! И ничегошеньки не понимают в музыке!!! Все, что их интересует, это мелодии!!! День-деньской они стараются вести себя как разумные человеческие существа, а потом приходят сюда и сдают своей интеллект в гардероб…

— Тогда почему ты просто не ушел? — возмущенно воскликнула Агнесса. — Ты ведь украл все, что хотел, и ты так ненавидишь это место! Почему ты просто не ушел из оперы?

Зальцелла, раскачиваясь вперед-назад, непонимающе смотрел на нее. Пару раз он открывал, но тут же захлопывал рот, как будто пытаясь произнести некое ужасное, противное слово.

— Уйти? — наконец выдавил он. — Уйти? Уйти из оперы?… Аргх-аргх-аргх…

И опять упал на пол.

Андре носком башмака потыкал поверженного главного режиссера.

— Он уже мертв? — спросил он.

— Да с чего ему быть мертвым? — удивилась Агнесса. — О боги, неужели вы все не видите, он же…

— А что меня окончательно добивает, — Зальцелла поднялся на колени, — это то, что в опере всем надо столько!!!!! времени!!!!! … чтобы!!!!! … аргх… аргх… аргх…

Он опрокинулся навзничь.

Некоторое время актеры и хористы ждали. Зрительный зал задержал свое коллективное дыхание.

Нянюшка Ягг легонько пнула Зальцеллу.

— Да, похоже, свершилось, — констатировала она. — Отвыступался, бедняга. На бис не выйдет.

— Но Уолтер даже не задел его! — вскричала Агнесса. — Неужели никто не видит?! Вы приглядитесь, шпага торчит у него из-под мышки! Да протрите же вы глаза!

— Все правильно, — согласилась нянюшка. — Жаль, что Зальцелла этого не знал. — Она шумно почесала плечо. — Эти балетные платья, они такие колючие…

— Но он мертв на самом деле!

— Наверное, слегка переволновался, — ответила нянюшка, возясь с лямкой.

— Переволновался?

— Ага, вошел в роль. Беда с этими артистическими натурами. Ну да ты и сама такая.

— Он что, правда мертв? — не поверил Бадья.

— По-моему, да, — откликнулась матушка. — Готова побиться об заклад, это была одна из наиболее оперативных смертей.

— Это ужасно!! — Схватив бывшего Зальцеллу за воротник, Бадья рывком поднял его в вертикальное положение. — Где мои деньги? Хватит прикидываться, рассказывай, что ты сделал с деньгами!!! Не слышу ответа!!!! Он ничего не отвечает!!!

— Это потому, что он умер, — объяснила матушка. — Неразговорчивые они, эти скончавшиеся. Как правило.

— Но ты же ведьма!!! Разве ты не можешь что-нибудь сделать? Ну там, с картами, с хрустальными шарами?

— Можно перекинуться в дуркера, — сразу оживилась нянюшка. — Кстати, неплохая идея.

— Деньги в подвале, — сказала матушка. — Уолтер покажет дорогу.

Уолтер Плюм щелкнул каблуками.

— Будьте спокойны, — подтвердил он. — С радостью помогу.

Бадья, не веря своим глазам, уставился па него. Голос принадлежит Уолтеру Плюму, и исходит он со стороны лица Уолтера Плюма — но и голос, и лицо изменились. Из голоса исчезли неуверенные, напуганные нотки, а лицо утратило свою обычную скособоченность.

— С ума сойти, — пролепетал Бадья и отпустил ворот Зальцеллы.

Последовал глухой стук.

— И поскольку тебе потребуется новый главный режиссер, — произнесла матушка, — лучше Уолтера тебе никого не найти.

— Лучше Уолтера?

— Он знает о музыке все, — подтвердила матушка. — И об Опере тоже.

— Ты бы посмотрел, что за музыку он пишет… — вставила нянюшка.

— Уолтер? Главный режиссер? — Бадья по-прежнему не верил своим ушам.

— …Прилепится — не отвяжешься, так и будешь насвистывать…

— Ты будешь очень удивлен, — пообещала матушка.

— …Мне особо понравилась та, где куча моряков пляшут и поют, мол, все женщины повывелись…

— Это мы о Уолтере говорим?

— …А еще есть про отвороженных, эта тебе точно придется по душе…

— О нем самом. О Уолтере Плюме, — подтвердила матушка.

— …Но самая лучшая — это где коты скачут и поют, вот эта действительно развеселая, — не умолкала нянюшка. — Ума не приложу, и как он такое выдумал…

Бадья поскреб подбородок. Голова его шла кругом.

— И ему можно доверять, — добавила матушка. — Он честный. И, как я уже говорила, он знает все об Опере. Абсолютно все. Даже то, где кое-что лежит.

Этот аргумент был самым весомым.

— Хочешь стать главным режиссером, а, Уолтер? — спросил Бадья.

— Благодарю, господин Бадья, — ответил Уолтер Плюм. — Был бы весьма счастлив. Но кто будет чистить уборные?

— Что-что?

— Не хотелось бы их запускать. Я столько сил потратил, чтобы все там работало как надо…

— О-о? Ну… В самом деле? — Глаза господина Бадьи на мгновение сошлись в кучку. — М-да, что ж, отлично. Во время работы, если хочешь, можешь петь, — щедро разрешил он. — И я даже не урежу тебе жалованье! Я… Я, наоборот, как раз намеревался его повысить! И буду платить тебе… шесть… нет, целых семь долларов, и ни пенсом меньше!

Уолтер задумчиво поскреб подбородок.

— Господин Бадья…

— Да, Уолтер?

— Мне кажется… по-моему, господину Зальцелле вы платили целых сорок долларов, и ни пенсом меньше…

Бадья повернулся к матушке.

— Он что, совсем разум потерял?

— Ты только послушай, какие песенки он пишет, — хмыкнула нянюшка. — Самое то, и даже не на этих ваших заграничных языках. А кстати, посмотрите… звиняйте на секундочку…

Она повернулась спиной к зрительному залу… … Шуршш лепчпокшурш…… И волчком крутанулась обратно, сжимая в руке кипу нотной бумаги.

— Хорошую музыку я с первого взгляда узнаю, — произнесла она, передавая ноты Бадье и тыкая пальцем в особо полюбившиеся отрывки. — Смотри, какие закорючки ритмичные.

— То есть все это… ты написал сам? — обратился Бадья к Уолтеру.

— Совершенно верно, господин Бадья.

— Надеюсь, ты занимался этим в свободное от работы время?

— Тут есть одна чудная песенка, — встряла нянюшка. — Называется «Не плачь по мне, Орлея». Очень печальная, прямо обрыдаешься. Кстати, это мне напомнило, пойду посмотрю, как там госпожа Плюм, не очух… в смысле, не проснулась ли. Во всей этой суматохе я, может, слегка переборщила. — И нянюшка Ягг бодро затрусила прочь, периодически подергиваясь, когда какая-нибудь деталь костюма в очередной раз куда-нибудь врезалась. По пути она подпихнула локтем балеринку, которая с открытым ртом наблюдала за происходящим. — Это балеринство не такая уж сложная штука, а?

— Прошу прощения, осталась одна вещь, в которую мне трудно поверить, — произнес Андре.