— Я?
— Гм, — несколько неуверенно произнесла нянюшка. — Так что… у нас, значит, нет восьмидесяти долларов на билеты?
— А в твоих панталонах ничего не осталось? — поинтересовалась матушка.
Между тем дилижанс осторожно приближался.
— Ничего платежеспособного.
— Тогда… мы не можем себе позволить купить билеты.
Нянюшка вздохнула.
— Ну что ж, в таком случае прибегнем к испытанному средству — к моему обаянию.
Дилижанс затормозил. Нянюшка, посмотрев на возницу, невинно улыбнулась.
— Доброе утро, любезный господин!
Господин отреагировал испуганно-подозрительным взглядом.
— А оно доброе? — недоверчиво осведомился он.
— Мы желали бы путешествовать в Ланкр, но, к сожалению, мои панталоны этого
— И что?
— Однако мы ведьмы и могли бы заплатить за дорогу другими способами: например, вылечить некоторые досадные недомогания, которыми ты страдаешь.
— Я не повезу тебя просто так, старая карга, — нахмурился возница. — И никакими досадными недомоганиями я не страдаю!
Вперед выступила матушка.
— Недомогания — дело наживное, — твердо сказала она.
Над равнинами катился дождь. Ленивый, непрерывный ливень, в подметки не годившийся овцепикским грозам. Скорее даже густой туман, чем дождь. Однако настырности ему было не занимать — он преследовал путников весь день.
Дилижанс оказался в полном и безраздельном распоряжении ведьм. Перед самой отправкой несколько человек туда вроде бы заглянули, но по каким-то неведомым причинам решили отложить поездку.
— Неплохо проводим время, — заметила нянюшка, отодвигая занавеску и выглядывая в окно.
— Возница, по-моему, куда-то спешит.
— Да, мне тоже так показалось.
— Закрой-ка окно. Здесь становится мокро.
— Сейчас-сейчас…
Нянюшка уже было ухватилась за занавеску, как вдруг увидела что-то на дороге.
— Стой! Стой! закричала она, высовываясь по пояс в дождь. — Эй, возница, скажи этому человеку остановиться!
Колеса бешено закрутились, и дилижанс, подняв волну грязи, затормозил. Нянюшка распахнула дверцу.
— Ты только посмотри, он ведь и правда возвращался домой. Ни дождь, ни буря не помеха! А ну залазь, со Смертью захотел свидеться?
В открытую дверь ворвались дождь и туман. Потом в карету нырнула заляпанная грязью фигура и, оставляя на коврах мокрые пятна, юркнула под сиденье.
— Очень независимый котик, — с гордостью произнесла нянюшка. — Все сам да сам.
Дилижанс снова тронулся. Матушка рассеянно уставилась в бесконечные темнеющие поля, затянутые вечным дождем, — как вдруг увидела еще одну фигуру. Та, утопая по колено в грязи, медленно двигалась вдоль дороги, которая в конце концов должна была привести в Ланкр. Проезжая мимо, дилижанс щедро окатил путника — вернее, путницу — из лужи.
— Да уж, независимость — достойное устремление, — произнесла матушка, решительно задернув занавески.
Когда матушка Ветровоск вернулась в свою хижину, деревья уже облетели.
Под дверь нанесло сухих веточек и семян. Под камином насыпало сажи. Ее домик, всегда представлявший собой нечто органическое, стал еще немного ближе к своим корням.
Однако надо было заняться делами, и она ими занялась. Требовалось подмести листья, сложить под навесом дрова. Полотняный экран, натянутый за ульями, был весьма потрепан осенними ветрами и нуждался в штопке. А еще нужно было заготовить сено для коз и сложить на чердаке яблоки. Да и стены неплохо было бы побелить.
Впрочем, кое-чем следовало заняться в первую очередь. После этого все остальные дела станут несколько более трудными, но тут уж ничего не поделаешь. Железо нельзя заговорить. И нельзя схватиться за клинок и не пораниться. Если бы это было не так, весь мир перевернулся бы.
Приготовив чай, матушка заново вскипятила чайник. Зачерпнув полную горсть трав из стоящей на полке коробки, она опустила травы в миску с водой, от которой поднимался пар. Вытащила из ящика чистый бинт и аккуратно положила его рядом с миской. Заправила нить в чрезвычайно острую иглу и положила нить с иглой рядом с бинтом. После чего зачерпнула ногтем из бутылочки с зеленоватой мазью и намазала мазью кусочек корпии.
Ну вот, теперь все готово.
Опустившись на табурет, матушка положила руку на стол, ладонью вверх.
— Теперь можно, — произнесла она, обращаясь к вселенной в целом.
Отхожее место нужно было перенести, э-э… на другое место. Эту работу матушка предпочитала выполнять сама. Когда роешь очень глубокую яму, испытываешь необыкновенное удовлетворение. Эта работа так
Нет, земля лежит себе спокойненько и ждет, пока ты перенесешь ее на другое место. И заканчивать рыть яму тоже очень приятно. А после этого ты сидишь, и тебя греет приятная мысль, что тем же самым придется заниматься только через много-много месяцев.
Работа уже близилась к завершению, когда на яму упала тень.
— День добрый, Пердита, — не поднимая глаз, поприветствовала матушка.
Подняв полную лопату на уровень головы, она высыпала землю через край.
— Приехала навестить? — спросила она и с силой вонзила лопату в глину на дне ямы.
На мгновение ее лицо исказилось от боли. Надавила на лопату.
— Мне казалось, у тебя прекрасно идут дела в опере, — продолжала она. — Хотя я, конечно, не специалистка по таким вопросам. И все же приятно видеть, как молодежь отправляется на поиски счастья в большие города.
Подняв голову, матушка Ветровоск улыбнулась радостной, дружелюбной улыбкой.
— О, вижу, ты здорово похудела, — эта фраза истекала невинностью, как сладкой тянучкой.
— Я… занималась, — ответила Агнесса.
— Занятия — вещь хорошая, — согласилась матушка, выкидывая наружу очередную лопату земли. — Хотя, говорят, с занятиями и переборщить можно. Ну а когда обратно?
— Я… еще не решила.
— Ну и правильно. И правильно. Всегда планировать тоже плохо. Лично я все время твержу: не связывай себя всякими планами. Живешь-то у мамы?
— Да, — кивнула Агнесса.
— Правда? Это я к тому, что домик Маграт все еще пустует. Ты окажешь всем большую услугу, если проветришь его немного и приведешь в порядок… Пока ты здесь.
Агнесса ничего не сказала. Просто не знала, что сказать.
— Забавная штука, — произнесла матушка, сражаясь с особенно упорным корнем. — Я никому раньше не рассказывала, но на днях мне вспомнилось: когда я была моложе и называла себя Эндемонидия…
— Что, в самом деле? И когда это было?
Матушка утерла лоб забинтованной рукой, оставив рыжий глиняный потек.
— О, это длилось недолго. Часа три-четыре, — пожала плечами она. — Некоторые имена не клеятся к
