смялось с едва различимым хрустом и жалобным, так похожим на плачь ребенка звуком… Такой стон раздавался сейчас почти по всей Зоне Отчаяния… Я повернулась к тем, кто стоял у стены. Сейчас мне отчаянно хотелось увидеть их лица - человеческие, измученные, напуганные, но живые. Такие живые!!! Топтали тварей далеко не все. Я отчаянно искала в толпе Ижена, но не видела его - зато видела Кэт. Кузнечик сидел у нее на ладони, и она медленно поднесла его ближе к лицу, словно пытаясь разглядеть… Потом брезгливо, как и я, тряхнула рукой… Интересно, чье лицо увидела она? А вот золотоволосая Ася- Джульетта потянулась к существу, замершему на подолее ее платья… Подняла на ладони к лицу и медленно поцеловала. И закричала - словно от болезненно невыносимого наслаждения. Через несколько секунд ее тело, маленькое произведение искусства, залила зеленая волна тварей, и минуту спустя Аси уже не было… Длинноволосая женщина - кажется, я видела ее пару раз в кафе - что-то страстно шептала своему кузнечику… Мальчишка лет семнадцати баюкал своего. В зеленой волне исчезал высокий смуглый юноша. На красной футболке, белой блузке, зеленом платье - абстрактный темно-зеленый узор… Всего несколько секунд нежности - и вечная пустота. Сладострастные стоны и нечеловеческие вопли над Зоной Отчаяния. Странно, но мне тоже захотелось этой боли с привкусом миндаля. - Нет! Ася, Асенька! - крик Олега, кинувшегося к исчезающей в куче саранчи жнее, вывел меня из пьянящего отупения. Слова вернули страх. Боль и безумие уже захватили власть у этой треклятой Стены Плача. Рок-н-рол мертв, и от нас уже немного осталось, хотя основные силы воинства христова еще и не долетели до нас. Мы вымрем от нашествия саранчи, Повернулась к Ларсу. Чету Ижена, по всей видимости капитулировавшего с поля боя. Пусть сам выбирается, он-то точно не пропадет ни в одной заварушке, а возьмет на себя роль Брюса Вилисса, отталкивающего айсберг от «Титнаика». Я же останусь рядом с тем, кого люблю. С моим нежным и смешным мальчиком, так и не решившимся сказать самые главные слова. Ларс все так же смотрит на горизонт. Набегающие - пока еще постепенно - ручейки саранчи миновали нас, как вода минует скалистый риф, и мы стоим словно посреди зеленой реки. А на горизонте что-то неуловимо меняется - цвет, звук, запах… Никакой гнили. Никакого мускуса. Осталась соль. И еще йод. И свежесть озона. Кофемолки сменились грохотом мельничных жерновов. И внезапно налетевший ветер треплет длинные спутанные волосы Ларса, похожие на флаг нашей победы. Над грязно-зеленой волной саранчи поднимается еще одна - подсвеченная солнцем, золотисто-зеленая цунами, многотонная, очищающая, как первое причастие. Безумная волна - такая же невозможная, как моя надежда на спасение. У Ларса над верхней губой дрожали бисеринки пота. Он тянул, изо всех сил тянул водную стену к нам, стараясь опередить саранчу. Я зажмурилась, уткнулась лицом в его плечо и в первый, кажется, раз в моей жизни, стала всерьез молиться - чтобы он успел, хоть на долю секунды опередил конец света… Спаси и сохрани. Спаси и сохрани не нас. Его. В первую очередь - его. Мне никогда и ни за кого не было так страшно. А волны творимого Ларсом моря поглощали все новые и новые лица - грустное мамы, строгое - моей первой учительницы, бывшего босса, Юрка… Я не видела их, но знала, что они есть в это многомиллиардной толпе насекомых. Поднятая Ларсом цунами остановилась и легла у наших ног, как присмиревший щенок. Мне на лицо брызнуло несколько соленых капель, и я распахнула глаза… Холодные брызги на веках, щеках, и на губах тоже - я торопливо слизнула их, боясь поверить, что мы оба живы. - Ирр, кажется, я спас Город… Правда? Он так похож сейчас на ребенка, построившего на морсом берегу плотину из песка и бегущего хвастаться маме… На маленького потерянного мальчика, которому нужны теплые слова - похож даже больше, чем в день нашего знакомства. Я запустила руки в го спутанные волосы и улыбнулась. - Правда, солнце мое… Ты у меня самый настоящий герой! Люди на берегу азартно топтали последних насекомых - после потопа уцелело всего несколько сотен. Побережье Ларсова моря с рухнувшей теперь стеной, обнажившей ярко-красные сколы кирпичей, напоминало бальный зал в психотропном мозг наркомана. В скорбной тишине, с потерянными лицами, мы отплясывали сальсу и джигу на останках тех, то был нам дорог - ноги поднимались и опускались почти в такт. Соленые капли на моем лице, оказывается, вовсе не морская вода. Я плачу навзрыд. - Ты выйдешь за меня замуж? Неожиданно он это спросил. Не самый подходящий вопрос на краю жизни и смерти. Я кивнула, взяла Ларса за руку, и мы медленно побрели вдоль берега. Остатки стены образовали на побережье заливы и отмели, и мы перепрыгивали через осколки кирпичей как дети… Набегающие волны уносили с собой очередную порцию дих кузнчиков, уже не похожих на тех, кого мы когда-то знали… Трагедия? Нет, мирное море… - Так все- таки, Ирр, да или нет? - Скорее да, чем нет. Я улыбнулась и поцеловала Ларса.

… Суд над зверем и лжепророком Первым нас нагнал Олег. Он несся по берегу, то и дело спотыкаясь о завалы, но чудом не падая - и мы услышали его тяжелое дыхание даже раньше, чем крик: - Эй, ты! Менестрель! Мы с Ларсом обернулись одновременно. Он посмотрел на меня, улыбнулся одними глазами - мол, видишь, милая, они решили признать во мне героя, будут теперь слагать баллады и легенды… Потом, все еще смеющимися глазами, взглянул на Олега. - Да? - Да как ты смел, ничтожество, пойти против Божьей воли? Я не видела глаза Ларса. Но чувствовала, что смех в них погас так же быстро, как вспыхнул… А вот в глазах Олега закипало фанатичное безумие. Холодное, но яростное, словно налетающий неизвестно откуда ветер поздней осени. Ларс недоуменно пожал плечами. Пойти против Бога? Полноте, он всего лишь спасал вас, несмышленышей… Впрочем, в следующий раз спасайтесь сами… Мешать не буду. Олег этого жеста не видел, он продолжал свой обличающий монолог однотонным, словно стены больницы, голосом. - Она ведь для меня была как свет в окне. Здесь, в этом сером мире - и там тоже. А теперь все, ее больше нет, лампочка перегорела и я больше не знаю, куда идти… Олег медленно раскачивался из стороны в сторону, как китайский болванчик ил неваляшка. За его спиной собирались другие горожане - мужчины, женщины. Все они молчали, но в глазах их, как и у Олега, было холодная и отчаянная ярость. Терпеливая, бесконечная, разрушающая. - Я мог бы уйти вслед за ней… Ведь она меня так любила. Да, за ней - как велел нам всем Господь - и они сожрали бы меня, как ее - мои тело и душу… Олег вдруг завыл - не заплакал даже, а именно завыл, и его слезы разбивались о землю, как стеклянные звезды - тысячей осколков. Горечь исказила черты лица - он больше не являл собой призрак Шварценеггера, а казался тем, чем был - неуверенным в себе пьянчужкой средних лет. Он выл, и этот вой был для меня наказанием и откровением - я знала теперь, что он и в самом деле любил Асю, и ту, домашнюю и унылую, и эту - ярко-звездную, а она его - нет. Ни там и тогда. Ни здесь и сейчас. Тяготилась им, как обузой, и мечтала уйти от него - к другому мужчине, в другую жизнь… А он все держал, держал, шел за ней, осел на поводе и Орфей за Эвридикой. Вот только как быть, когда Эвридика не любит Орфея? Она начинает его, преследующего, ненавидеть… И я видела дальше - все эти люди, которые стояли за ним - бесконечно любящие и бесконечно нелюбимые. Они вызывали у меня лишь жалость да нетерпение, как нищие на центральной улице старинного города, как зеленые листья под первым снегом. - Чего же вы сейчас от нас хотите? Мы тоже пытались спасти то, что любим… - я прошептала это еле слышно, одними губами. Но Олег услышал. Поднял на меня глаза, полные уже не ярости и тоски, но ненависти. Его лицо было страшно, а голос, когда он закричал, то и дело срывался на визг: - Ты, ведьма, и он - это вы во всем виноваты1 вы не дали нам уйти вместе с ними! Вы прогневили Бога, пытаясь изменить то, что он в свое бесконечной милости подарил нам! Будьте вы прокляты! Первый осколок кирпича кинул все-таки не Олег. Он в тот момент походил еще на безумного пророка, разбудившего паству, но так и не осмелившегося переступить Слово Божие. Кто-то другой, я не видела, смотрела в глаза Олега… Маленький красный снаряд просвистел в воздухе и ударил мне в плечо - я вскрикнула не столько от боли, сколько от неожиданности. Ларс, все еще продолжающий играть в героя, сделал шаг вперед и заслонил меня собой. А камни уже летели не по одному и не по два - безумным градом, и на его лице, руках то и дело расцветали кровоподтеки. А Ларс шаг за шагом отступал назад, закрывая меня собой, отступая к стене, не давая мне сунуться под смертоносный град. Он не кричал. Наверное, даже улыбался. Но я знала, как ему больно - по сведенный судорогой мышцам спины и шеи, к которым и прижималась, как трусливая мышь. Прошло несколько мгновений - или час, или вечность - когда он наконец упал. Мягкая игрушка, из которой выпотрошили всю вату. Почти сразу же каменный дождь прекратился - и люди зло смотрели на нас, сжимая в руках осколки кирпичей. Но, я знаю, попытайся он встать, эти отверженные миром и любовью стали бы швырять камни вновь и вновь… - Ларс!!! Ларс, о Боже, Ларс… Я кричала, я выла, я звала его снова и снова. Осколки камней больно впивались в ладони и коленки - и я тоже была вся в крови - вперемежку - его и своей. А он… Он, с кровавой пеной на губах и измученными глазами - улыбался. - Ирр, ты не плачь… Так кончают почти все настоящие герои. Их забивают камнями. - Совсем как неверных жен на Востоке. - Котенок подошла почти неслышно. Ларс улыбнулся ей. - А… Кэт… Скажу тебе до свиданья… Ты спой нам что-нибудь, а я пока с Ирр поговорю, ладно? - Договорились. Но ты тоже должен будешь мне песню. Холоден голос в трубе, как Бог В нас заигравшийся - вечный ребенок… Сколько изломанных жизней и кромок Выдержит нынче еще этот лед? Город - погост, а квартиры - гробы, Струны, как нервы, лопнув,