внутри него, становилось все тяжелее.

– Вот попомни мои слова. – Он повернулся к двери, чтобы уйти.

– Парень! – рявкнул Керт. Коди остановился. – Лучше порадуйся, что твоя мать померла, парень, – вскипел Керт. – Потому что, будь она жива, она бы ненавидела тебя не меньше моего.

Коди мигом очутился за дверью, которая захлопнулась у него за спиной, как капкан. Сбежав с крыльца к мотоциклу, парнишка набрал полную грудь воздуха пустыни, чтобы прояснилось в голове – ему на секунду показалось, что его мозг втиснули в маленькую коробочку; малейшее давление, и он взорвется.

– Ребята, вы там рехнулись? – крикнул со своего крыльца Стэн Фрэсиер. Над брючным ремнем нависало брюхо. – Что вы разорались?

– Поцелуй меня в жопу! – Сев на «хонду» и пнув стартер, Коди издал непристойный звук. Лицо Фрэсиера стало малиновым. Он, шатаясь, двинулся по ступенькам к Коди, но парнишка рванул с места так быстро, что мотоцикл встал на дыбы, а из-под заднего колеса в воздух полетел песок. Промчавшись через двор, Коди свернул на Брасос-стрит. Красная «хонда» пошла юзом, ее закрутило, развернуло, колеса оставили автограф на мостовой.

В доме Керт поднялся и прищурился. Он, спотыкаясь, прошел вперед, торопливо закрыл ставни, задраившись от света, и тогда почувствовал себя лучше. Керт не забыл, как умирал его отец. Рак кожи сплошь покрыл его лицо и руки коричневыми пятнами, а другой, более серьезный и страшный рак тем временем сжирал отца изнутри. Это воспоминание мало чем отличалось от ночных кошмаров Локетта- старшего. Он пробурчал: «Проклятый мальчишка.» Выкрикнул: «Проклятый мальчишка!» Разговаривай Керт со своим стариком так, как этот сопляк – с ним, он уже лежал бы в могиле. Несколько рубцов от самых удачных папашиных ударов ремнем, на котором тот правил бритву, до сих пор украшали его ноги и спину.

Он подошел к двери-ширме и почуял висящий в воздухе запах выхлопа мотоцикла Коди.

– Локетт! – раздался голос Фрэсиера. – Эй, Локетт! Надо поговорить! – Керт закрыл внутреннюю дверь и повернул замок. Теперь свет просачивался только через трещины в ставнях, и снова стало жарко. Керт любил потеть – пот выводил из организма вредные шлаки.

Света хватило, чтобы увидеть на полу вешалку для галстуков. Керт поднял ее. Деревянная перекладинка с одной стороны расщепилась и отскочила, один идеально вырезанный край раскололся и безвозвратно погиб, но прочее уцелело. Керт понятия не имел, что мальчишка способен смастерить такое. Глядя на вешалку, он припомнил, что умели его собственные руки давным-давно, когда он был молодым, крепким, со своим Сокровищем под боком.

Это было задолго до того, как к ожидающему в больничной приемной Керту вышел врач с мексиканской фамилией и сказал: «У вас родился сын. Однако (Керт до сих пор ощущал руку врача- мексиканца на своем плече) будьте любезны пройти в кабинет.» Было что-то еще – очень важное – о чем требовалось поговорить.

А все потому, что Сокровище была такой хрупкой. Потому, что ее тело все отдавало младенцу. Один шанс на десять тысяч, сказал доктор-мексиканец. Бывает, тело женщины оказывается настолько истощено и измучено, что не выдерживает такого сильнейшего потрясения, как роды. Плюс осложнения… но, сеньор, жена осчастливила вас здоровым мальчуганом. При сложившихся обстоятельствах погибнуть могли оба, так что можете благодарить Бога, что ребенок выжил.

Оказалось, нужно подписать какие-то документы. С чтением Керт был не в ладах, читала всегда Сокровище. Поэтому он просто притворился и нацарапал свое имя там, где полагалось.

Стиснув вешалку для галстуков, Керт чуть было снова не запустил ее в стену. Совершенно как Коди, понял он. На кой черт нужен ребенок без матери? И на кой черт нужна вешалка для галстуков без галстуков? Однако ломать красивую штучку он не стал и понес ее в спальню к смятой постели, грязной одежде и четырем пустым бутылкам из-под «Кентакки Джент», выстроившимся в ряд наверху гардероба.

Включив свет, Керт уселся на кровать. Он взял с пола полупустую бутылку «Кентакки Джент» с фирменным счастливым полковником на этикетке и отвернул пробку. Локоть согнулся, губы охватили горлышко и вкус жизни опалил гортань.

Но ведь, глотнув виски, он чувствовал себя гораздо лучше. Уже прибавилось сил. Уже прояснилось в голове. К Керту вернулась способность разумно рассуждать, и, приложившись к бутылке еще несколько раз, он решил, что отучит Коди нагло разговаривать с отцом. Черт побери, он это так не оставит! Мужик он или нет! Самое время окоротить проклятого мальчишку.

Керту на глаза попалась фотография в рамочке, стоявшая на маленьком столике у кровати. Выцветший на солнце снимок много раз складывали, он был в пятнах не то кофе, не то виски – Керт запамятовал. С фотографии смотрела семнадцатилетняя девушка в синем платье в полоску, рассыпавшиеся по плечам густые светлые кудри сияли на солнце. Она улыбалась и делала Керту, который щелкнул ее за четыре дня до свадьбы, знак «нормалек!» Но и тогда уже в ней рос этот пацан, подумал Керт. Ей оставалось жить меньше девяти месяцев. Сам не понимая, зачем, он забрал ребенка. Сестра выручала его, пока в третий раз не вышла замуж и не переехала в Аризону. Пацан был частью Сокровища – может быть, потому-то Керт и решил сам воспитать Коди. Это имя они заранее выбрали на тот случай, если родится мальчик.

Он провел пальцем по пронизанным солнцем волосам.

– Неправильно это, – тихо сказал он. – Несправедливо, что я состарился.

Большими глотками Керт прикончил бутылку. Жгучая жидкость клокотала в животе, словно лава в недрах вулкана, требуя дальнейших жертвоприношений. Когда Керт понял, что бутылка вся, он вспомнил про другую, на верхней полке в шкафу. Поднявшись, он неверным шагом прошел к шкафу – ку-ку, ножки! – и зашарил среди старых рубашек, носков и пары ковбойских шляп, нащупывая заначку. Сыну он не доверял: стоит отвернуться, и окаянный мальчишка спустит пойло в сортир. С него станется.

Знакомый предмет пальцы нащупали лишь в пыльных глубинах полки, у самой стенки шкафа. «Ага! Есть!» Керт вытянул бутылку наружу, вывалив из шкафа драную синюю рубаху, кожаный ремень и еще что- то, упавшее на пол к его ногам.

Кривая ухмылка Керта сломалась.

Это был галстук: белый, густо усеянный красно-синими кружочками.

– Батюшки-светы, – прошептал Керт.

Сперва он не мог понять, откуда взялся этот галстук. Потом, подумав, вспомнил, что надевал его, когда ребята из федеральной службы охраны труда инспектировали медный рудник – он тогда работал помощником бригадира на погрузке вагонов. Давным-давно, до того, как мексиканцы отняли у него работу. Керт нагнулся за галстуком, покачнулся, потерял равновесие и свалился на бок. Сообразив, что по-прежнему сжимает в другой руке вешалку, он осторожно отставил «Кентакки Джент» в сторону, выпрямился и подобрал галстук. От него слабо повеяло выдохшимся «Виталисом».

Чтобы рука не дрожала, пришлось сосредоточиться. Керт повесил галстук на перекладину вешалки. На фоне гладкого дерева и серебристых квадратиков тот выглядел по-настоящему красиво. Керта охватило глубокое волнение – вот бы Коди увидел! Парень был в соседней комнате; всего минуту назад Керт слышал, как скрипнули петли входной двери, когда сын заходил в дом. «Коди!» – крикнул он, пытаясь подняться. Наконец, ему удалось подобрать ноги под себя и встать. Спотыкаясь, Керт прошел к двери в спальню. «Коди, глянь-ка! Глянь-ка, что я…»

Он, едва не упав, ввалился в гостиную. Но Коди там не было, тишину нарушало лишь медленное поскрипывание вентилятора. «Коди?» За ним волочился свисающий с вешалки галстук. Не получив ответа, Керт потер непослушными пальцами висок и вспомнил, что они с Коди полаялись. Разве ж это было сегодня? «О Господи, – панически подумал он. – Пойду-ка я лучше в пекарню, не то мистер Нолан шкуру с меня спустит!» Но Керт так устал, что не стоял на ногах. Никак, грипп, подумал он. Ничего страшного, денек можно и пропустить – печенье, пирожки и булочки испекутся независимо от того, придет он или нет, и, вообще говоря, делать в этой пекарне особенно нечего. Коди прикроет, решил Керт. Раньше он всегда меня выгораживал. Пацан молодец.

Пить-то как охота, подумал он. Шибко сильно! И, прижимая к груди вешалку с одним-единственным уродливым галстуком, неверным шагом двинулся обратно в спальню, где время сворачивалось и разворачивалось и властвовал счастливый полковник.