принадлежит. Она любит изучать душу, копать вглубь, эта психологиня-любительница. Осмелится ли она? Откажется ли постоянно гнуть спину на мужа, который стал ей противен? Второй мужчина будет у нас изображать сына. У лошади сбоку рана на морде. Сын слишком резко дернул поводья. На деснах у лошади появляются налеты. Несчастье! А женщина уклоняется от ударов. Поэтому ей и предъявить-то нечего. Даже самая старательная кажется в глазах публики ни на что не годной, если у нее нет хобби, то есть если она не может ничем развлечь своего мужа. Ведь все вы — я имею в виду все женщины — отнюдь не певицы! Но в большинстве своем вы все рожали! У певицы вроде бы двое детей, но сверкающее вечернее платье никак об этом не свидетельствует. Он и отец, он и на работу мотается, и в доме буянит — терпение у женщины рано или поздно кончится. Устало садится он за руль почтовой машины. Руль примерзает к рукам, дети тем временем скользят во дворе по обледенелому навозу. Ребятишки падают и зубы себе выбивают всегда не вовремя. Словно напиток из искусственных эссенций, льется свет на автобусной станции на их непутевые булавочные головки. Они с размаху швыряют в снег портфели и ящички с инструментами, любят тузить друг друга, станут потом чертежниками или по меньшей мере слесарями и, когда это произойдет, забудут свое детство. Теперь они будут представлять угрозу для собственных матерей, потому что они — мужчины, так учит их история. А матери рано превратятся для них в чистой воды воспоминание (фото). С помощью винтовок они будут выдергивать жизни других людей из розеток. Добротные пристанища, вписанные в ландшафт, наледь на пороге, куриный помет в сенях, линолеум на кухне, и нигде не видно отпечатков их башмаков, следов этих подошв, мерзкого резинового профиля с ребрышками, их унаследованных от брата навозных копыт. Один лишь Господь по-прежнему проявляет к ним интерес и время от времени посматривает на них. То, что вы здесь видите, это, к сожалению, гигантская экономичная упаковка, пластиковая упаковка для домашнего пользования, яркий подарок. Просто для украшения. Вы смотрите на эту штамповку на пакете так, как другие любуются пейзажами ваших мест! А другие любуются ими потому, что каждому человеку в принципе всегда больше нравятся чужие края. Те, другие, люди, выбирающие, где получше, они даже кучу навоза превратят в красивую фотографию. А местные, те, кто живет здесь, интересуются в округе только полками с товаром. Природу они сравнивают с искусством, только так, не наоборот. Один пример. Они ее вам не отдают. Они вообще никогда бы ничего не отдавали (скорее они отдадут собственную жизнь), разве что в виде продукции из своей кладовки, где они хранят свой труд. Ягоды вы лицезреете только в виде повидла в стеклянной банке. А потребителю все равно: есть так есть, нет так нет. Есть сегодня принято курицу-гриль. Кое-что из продукции удается пристроить (в отличие от вас — вы ведь нигде не пристроены). Пьют теперь по четверть литра, в маленьких стаканчиках, а не по пол- литра и не литровыми емкостями. Они смотрят, ходят вокруг да около, прислушиваются. Вокруг да около, как люди из других мест! Живут жизнью людей с побочным заработком. Они никогда не оказываются там, где в них есть нужда, потому что вбили себе в голову, что сами в чем-то нуждаются. Чего они только не высасывают из родной земли вкупе со своей скотиной! От женщины остается много грязных следов — правда, нерегулярно, а сама она доит самок своей скотины и выцеживает молоко. Сельскохозяйственный год и связанные с ним намертво въевшиеся дурные привычки уже измеряют не тем, чем в данный момент питаются, потому что еда теперь свободно приходит и уходит, а грубо сляпанными сведениями по краеведению из телевизора. От постоянного просмотра этих аттракционов с народными танцами жизнь их не становится им понятнее. Они смотрят, но не видят. Их скотина потоком струится мимо них к аппаратам для механического забоя скота. Об убиенных здесь никто не убивается. На портьере висят никому не нужные позументы. Зато телевидение непрерывно выставляет нас на смех. Телевидение использует людей, не принося им никакой пользы. Им нет никакой пользы от того, что по телевизору будет показано: вот так танцует и поет народ. Мужчина молод. Если показывают мужчину постарше, его непременно назовут мастером загадывать загадки. Он обычно идет по дороге или же стоит. Но вот это неподвижное стояние во время передачи по краеведению он терпеть не может. То, что он видит, давным-давно ему известно. Вот и этот молодой человек, к которому мы возвращаемся, давненько мы о нем не вспоминали, так вот, он стоит на своей тропе в ущелье и испытывает нечто подобное. Маленький авторитетный ящик объяснил ему, на что ему в природе надо смотреть, а на что — нет. Телевизора у него больше нет. Теперь ему приходится ориентироваться по погоде. Женщина тем временем рассматривает горстку мелочи в своей ладони, монеткам передалось живое тепло ее руки. Мелочь у нее — от водителя почтового автобуса, путем размена (много монеток за одну купюру) она стала ее собственностью. Теперь она присвоила их себе и может сказать: мои монетки. А разменный автомат так быстро нагреться не может. Со временем он нагреется до температуры крови, как и сам человек, если ему выпадет редкое счастье родиться и пригодиться. Чужая жизнь остается человеку чужой, все равно — сидит он в машине или находится снаружи, но эта чужая жизнь может оказаться у вас в доме, и ей не надо для этого обладать умением прыгать, как пантера. Эх-ма! Из автобуса, из этого ларчика, где орут ошалевшие школьники — девочки и мальчики, тоже прет жизнь на всех ярусах этого живого карьера жизнедобычи. Автобус этот велик. То, что обеспечено в нем твердой валютой, — все это чуждо и враждебно действительности. Они делают из деревьев заборы, чтобы огородить свою собственность. Далее: из древесины делается бумага, вот она тихо опускается нам в руки. Бумага приходит к нам, вся покрытая буквами. Бумага становится газетой «Кроне» — для иностранца, случайно затесавшегося в наши ряды, это заурядная газетенка, для своих, местных, она символ большого расстояния, так что иностранцы могут не беспокоиться и отправляться с миром восвожи, понятно? Из хрустящего газетного описания картины экономики и культуры народ узнаёт, где он сейчас находится: пока — за много километров от кормушки. Мужчина предпочитает черпать информацию из красочных изданий с цветными иллюстрациями, он интересуется тем, что, собственно, представляет собой женщина. И как она выглядит. Питательные трубки позволяют умирающему набрать вес, которого он был лишен в жизни. Родильница, как ей и положено, с безнадежной радостью делает руками какие-то движения, ведь начинается время впуска посетителей. С двадцати часов до двадцати одного часа тридцати минут посещение открыто для трудящихся вроде нас. За это время она видит точное зеркальное повторение всех своих жестов, брызжет слюна, родильница вся покрыта пыльцой этих жестов, которую приносит ей пчела жизни (бабушка). Плевки попадают в ее постель. Мужчины сквозь стеклянную стену осматривают своих будущих заложников — сыновей. Замечательно! Пожилая женщина тоже отправляется за покупками. В магазин! Счастье вдвоем! Счастье нельзя купить, написал кто-то. В мужском отделении мальчишки- подростки, больные свинкой, впервые знакомятся с ядовитым посевом своего пола, который только-только нарождается. На отцовском наделе уже ни у кого поясница не болит. О них обо всех на время забыли и нигде пока не приютили. Их эпидермис в семейной упаковке выставлен всем на обозрение, но не защищен от увядания. Обратите внимание на срок годности на упаковке. Как прискорбно, что и вы к нам принадлежите! Каждому воздастся по заслугам — что одному, что другому. Все равны. Но всё же: лыжная гонка своим указательным пальцем тычет в одного (звезда скоростного спуска!) и не тычет в другого, есть надежда, что этим избранным окажешься ты. Возможно, тебе предстоит стать мастером в каких-то будущих делах. Ведь водитель автобуса тоже не всегда идеально управляет своим транспортным средством для массовых перевозок, щелк — и машину повело в сторону, и вот она переваливается через неровную обочину и кубарем выкатывается на тонкий лед реки. Всё. Гигантский жук — автобус замирает на спине, суча колесами от гнева. Через секунду, наполненную тишиной мертвого ужаса, почтовая машина выплевывает как стонущих, скрипящих зубами тяжело пострадавших, так и чудом спасшихся невредимых. Вот они, здесь, и диктор говорит об этом во всеуслышание. И только услышав слово «боль», которое диктор произносит с экрана, все они узнают себя. Это слово, как волк, вцепляется жертве в глотку. Какой-то фонтан на экране напоминает им вздыбленные от ужаса волосы. Глава правительства лично — сторонник использования катализаторов на грузовом транспорте. Почему вы так много курите? Специалист объяснит вам это в восемнадцать часов тридцать минут в передаче «Мы». Артисты (врачи) в белых халатах озабоченно говорят: ограничьте себя, пожалуйста. При этом они забывают, что их адресат и без того обладает ограниченными способностями. И публичная беседа о чем-то ничего не изменит. Они вообще не хотят ничему учиться. Толпа больных, превратившись в тугой лук собственных воспоминаний, мчится по степи сериала, действие в котором разыгрывается тоже в больнице, что внушает им одновременно и любовь, и страх. Мы смотрим фильм все вместе. Одно слово оказалось незнакомым. Кажется, «пневмоторакс» или что-то вроде того. Мы все в напряжении. Гигантская матушка-наседка, наша красиво поросшая, хорошо посещаемая страна, — увы, слишком быстро кто-то вынимает из под ее теплого брюха яйца. Приютить не значит не забыть, сколько можно это говорить? Да, мы ведь уже говорили, смерть приходит сама. Нужно просто лечь плашмя на постель и ждать. Все кандидаты — только среди нас. То, что