На Московский вокзал с оружием ходит только дурак. Потому что там, как и в Пулково, до сих пор стоят не городовые, а самые натуральные airborne rangers из знаменитой 82-й дивизии. Оружие должен был передать Хорек — уже после поезда, в Кипрени. Но буквально перед выходом Мишане из Боровичей залили директом полтора метра мыла. Полтора метра всяческой чепухи, бред наподобие «телефонного эфира», но среди нее — одна-единственная кодовая фраза, ради которой Мишаня, собственно, и держал свою ноду.

«Бабушка, говоришь, приехала? Недорулез!» И после этого — тройной хмурик. Вот такой: :-((( Соня все эти дурацкие коды терпеть не могла, равно как и сленг чудаков-фидошников; но когда одним только Интернетом стало пользоваться неприлично, пришлось смириться.

Глупая фраза на глупой системе «сигналов» означала, что Хорьку добраться до них не удастся. Сам он цел и невредим, но оружия у них не будет. Ну и ладно, Соня пошла бы на это дело вообще без всякого оружия, голой и босой бы пошла, но разве ж парней переубедишь? Костик тоже уперся, и заявил, что без пары стволов он в эти дикие края — ни ногой. Он не старик Ван Дамм и уж тем более не знаменитый Ухогрыз Тайсон. С дезертирами и прочими беглыми он предпочитает разбираться посредством огнестрельного оружия, а не на кулачках. Вот и потащили… смешно сказать, целый арсенал. Пара старых добрых британских L3, пара еще более древних «Узи» — для девчонок. Зачем, спрашивается, ну зачем? А Машка — дуреха, Машка-Снайпер — туда же. Я, мол, без ствола за пазухой все равно что в мини без трусов. Перекричали, перегорлопанили, хотя в подполье разве ж можно так?.. Да только мальков этих один лишь провал и научит. Вот и остается теперь… не то молиться, не то материться — чтобы пронесло, чтобы не зашмонали.

Толпа на 609-й пестовский собралась изрядная. Народ все больше тихий, трезвый, крепкий. Фермеры… За покупками приезжали — эвон, какие все нагруженные. Коробки, коробки, коробки… выше крыши вагоной коробки.

Перед платформой высился турникет из блестящей никелированной стали и, по обе стороны прохода — две будочки из стеклопластика. Сердце у Сони упало, как только она туда взглянула — за спинами городовых черными башнями маячили четверо негров-рейнджеров. Здоровенные, сытые, накачанные, все — под два метра, а в ширину — не обхватишь. В камуфляжных майках по случаю жаркого августовского дня. Этим-то глазки не построишь. Бедрами не повиляешь, не поноешь: «дяденька, пустите студентку…». Особенно после воронежского дела. Городовые-то что, им семьи кормить надо, и не слишком они усердствуют… если хорошенько попросишь. Шмонают так, для вида больше, потому что тоже знают — дураков тащиться на Московский с оружием нет. Три кольца охраны. Три проверки — на входе, на платформе и в вагоне. Муха не пролетит.

Правда, Машка-Снайпер ни разу еще не попадалась. А тот раз, что попалась, не в счет. Замели со «Стечкиным» — а она потрахалась с урядником в караулке — он ее и отпустил, добрый человек, ни протокола не составил, ни в компьютер свой проклятущий не загнал. Машка уверяет даже, что кончила, но, наверное, врет. Она вообще на эту тему прихвастнуть любит. Соня ей как-то сказала, что если хотя бы десять процентов того, что она, Машка, рассказыват — правда, ей впору идти лечиться. От того, что в народе «бешенством матки» прозывают.

Правда, когда Машка попалась, на контроле и рейнджеров не было.

К горлу подступил противный комок. Соня оглянулась на мальчишек — держатся молодцом, никто и глазом не повел. Когда попал в толпу и тебя несет к турникету — главное не дергаться, не рыпаться и вообще ничем от соседа не отличаться. У ниггеров на такие дела глаз наметанный. Потому что по первости много было… спринтеров всяких.

— Тихо, тихо, граждане! — загремел в мегафон урядник — пожилой дядька с несколькими нашивками. — Не наваливайся, кому сказано! Проходи по двое с кажинной стороны. К досмотру!

Толпа вздыхала, задымливала папироски, вежливо и негромко матюкалась дозволенными в присутствии дам словами. Досмотреть восемьсот человек — не шутка, и дело, само собой, долгое. Вот и начинается:

— С коробками сюда! Сюда, направо, кому сказано! Да не на ваше право, а на мое право, понимать надо!

Толпа гудела и медленно перетекала, словно полуостывшая лава. Соня, Машка, Мишаня и Костик со своими самопальными невеликими рюкзачкам вперед благоразумно не лезли — им важно пройти в конце, когда и городовые подустанут и негры девчонок нащупаются.

Из всей троицы Соня в подполье дольше всех — полных три года, с самого начала. Вроде бы командовать должна, да только вот не получается. Потому что от звания лейтенантского упрямо отказывается, а парни с Машкой только звания и признают. Вот и получается, что, хотя они в подполье — год от силы, все время выходит, что они Соней командуют, а не наоборот. Но тут, верно, и их проняло — все трое на нее смотрят, ждут, что она скажет.

— За мной держитесь, — одними губами сказала Соня. Сняла бейсболку, поправила волосы. И — ага! — наткнулась на мокрый рейнджерский взгляд.

Охо-хо… до чего ж достали этими своими взглядами… козлы.

Сонина внешность — ее лучшее оружие. Никому и в голову прийти не может, что худенькая, невысокая, едва метр шестьдесят, девчонка с вечно потупленным взором оказывается, носит при себе «Узи» с полным боекомплектом, по ночам, случается, палит в патрульные «Брэдли» из величайшего сокровища ее ячейки — облупленного старого РПГ, или деловито всаживает пулю в лоб очередному коллаборацинисту прямо в его кабинете…

Соня-Смерть, как ее зовут в питерском подполье.

Костик и Мишаня — типичные хипаны. Тощие, в вечных своих банданах, латанных джинсах и поношенных кроссовках. Длинные волосы у обоих собраны в девчоночьи «конские хвосты»; предплечья разукрашены татуировками, в ушах по три серьги. Ныне больше всего подозрений вызывают как раз те, что ничем не выделяется…

Машка — полная им противоположность. Машка толстая, носит очки, а вдобавок еще и стрижена под ноль. Экстраваганц. На серьезные дела ее берут редко — только когда надо обеспечить огневое прикрытие с дальней дистанции. Соня не знает, где Машка так выучилась стрелять, но, дай ей в руки самую разболтанную, самую расхлябанную «драгуновку» или «калаш» или штатовскую «ар-пятнадцать» — и через пару-тройку минут Маша положит в яблочко девять пуль из десяти — с предельной дистанции, когда и саму мишень-то едва видать. А еще очкарик!

Досмотр шел скучно. Фермеры на пестовском поезде ездят благонамеренные, дозволенное им (в обмен на продовольственные поставки тем же рейнджерам) для обороны от дезертиров и инсургентов гладкоствольное охотничье оружие с собой не таскают. А неподакцизный самогон даже негры-десантники за нарушение не считают. Говорят, очень они в 82-й его уважают. Ну прямо как у Ильфа и Петрова.

— Уснула, красавица? Документы! — рявкнули у нее над самым ухом.

Не заметила, как и до контроля добрались.