— А з-зачем же мы тут вылезли? — спросил Костик.

— Потому что в поезде рейнджеры были вместо обычных конвойных — раз,

— принялась вдохновенно импровизировать Соня. — Потому что проводник знал, докуда мы едем и наверняка стукнул — два; потому что… потому что американ, когда шмонал, уж очень нехорошо на меня смотрел потом. Вот я и решила… себя поберечь надо. Пока они разберутся, где мы сошли да зачем! А до Орташева… — она вновь взглянула на карту, — здесь не так и далеко. Километров двадцать, если по дорогам? считая со всеми извивами. Вот, смотри — на ту сторону, по этой дороге, между озерами, Сивериком и Долгушей, и прямо, через Сивцево, Бакшиху, Михеевку — до Мощичина. А там в Орташево повернем. Крюк, конечно, изрядный… зато от хвоста избавились.

— Если он был, хвост этот, — пробурчала Машка.

— Ветер у тебя в голове, Маха, — назидательно заметила Соня. — Сама ведь знаешь — надейся- надейся, а все равно не плошай. Давай, пошли. Что-то мне не слишком через Кипрень идти улыбается.

Сказано — сделано.

Над ними разгорелась заря. Путь пролегал через дремучие леса, дорога казалась давно заброшенной — ферм в здешних краях пока что немного. Да и что тут толком вырастить можно? Лето короткое, то если не дождливое и холодное, так испепеляюще-жаркое. Правда, здешние края славились изобилием и грибов, и ягод, но сейчас народ что-то к ним охладел, как и к бесчисленным нарезам «садоводств». Только фанатики этого дела и остались. Остальным и так на бутылку с закусью хватает, особенно если самогон неподакцизный…

Три полупустые деревни они миновали, обходя их краем леса, границей зарослей и полей. Когда-то заброшенные, селения мало-помалу оживали; а в одной путники заметили даже новенький фермерский дом.

Наконец они добрались почти до самой цели. До узкой моховой головины между двумя озерами. Дорога смело вбегала на серо-зеленый покров, оборачиваясь черным рвом, заполненные болотной водой. Кое-где еще виднелись остатки некогда проложенной здесь гати.

— Нам что, нам СЮДА? — с ужасом спросила Машка.

— Не бойся, тут неглубоко, только надо по самому краю идти.

Через болотину пробирались битый час.

Уже опускался вечер, когда они наконец добрели до цели.

Деревенька предстала их взорам двойной ниткой выстроившихся вдоль дороги изб, всего десятка три, наверное. Окрестные поля, однако, оставались отменно чисты, словно только-только вспаханы под пар. Дома — тоже в полном порядке, словно хозяева и не ушли отсюда много-много лет назад. Прополотые огороды, ровные плетни, добрые крыши, опрятные срубы над колодцами и взнесенные деревянные коромысла журавлей.

Однако дым поднимался только над одной трубой.

Соня почувствовала, как сердце дало перебой. Сразу стало жарко-жарко. Все, пришла, девица- красавица, время сказок кончилось, настало время дело сполнять…

— Это здесь? — простонала Машка. — Ой… я себе ноги по самую задницу стерла. Все, если еще хоть раз шагну — хороните меня, хороните…

— Як помру, так поховайте на Вкраине милой, — безбожно перевирая оригинал, провозгласил Костик. Он казался свежее других.

…Они едва добрались до запорного плетня, которым перекрывалась дорога — чтобы скотина не разбрелась — когда навстречу им вышел человек. В просторной полотняной рубахе, подпоясанный простой веревкой, в серых же, некрашеных штанах, которых так и тянуло гордо поименовать «портами». Он не отличался богатырским сложением, хотя шириной плеч куда как превосходил и Костика и Мишаню, узкогрудых городских выкормышей. На вид ему смело можно было дать и тридцать, и сорок лет — по лицу возраст не угадывался. И глаза, когда он подошел ближе, оказались самыми обыкновенными, без всякой там «дремлющей мудрости бессчетных веков». И пахло от него, как и должно пахнуть от мужика, что весь день в поте лица машет топором.

— Здравы будьте, гости дорогие, — низким голосом прогудел он. — С чем пожаловали? Давайте, давайте, заходите, вижу, что с ног валитесь… издалека идете? Не со станции, так я и удивляюсь…

— На большой дороге сошли, — вдруг сказала Соня. — От рейнджеров избавлялись.

— От рейнджеров? — взгляд мужчины тотчас стал жестким и острым. — Ах вот оно как… ну, давайте, пошли. Отдохнете, я вам баньку истоплю по-быстрому… Да и ночуйте здесь. Куда вам дальше-то надо?

— Да нам, собственно говоря, сюда надо, — вылезла Машка. — А зовут вас как?

Незнакомец усмехнулся. Зубы у него были, словно он только что снимался для рекламы «Блендамеда».

— Всеслав, — спокойно сказал он. — Полоцкий Всеслав Брячеславич.

— Ничего себе совпадение, — выдавил из себя Костик.

— Всякие совпадения бывают, — Всеслав улыбнулся и слегка пожал плечами. — Ну, пойдемте? Давайте, красавицы, мешки ваши. Донесу.

После бани они маленько оттаяли. А то совершенными волками смотрели — все, кроме одной, стриженной, Сони. А так — соорудил я самоварчик, выставил варений, и пошел у нас совсем другой разговор. Правда, говорила все больше та же Соня. Памятуя Лику, присматривался я к ней, как мог — да все напрасно. Равноапостольную, надо сказать, я ведь так и так не распознал, доже после начала экзорцизма. Видно, но просто это образ был, несчастную монашку и впрямь послали с таким заданием сюда; и, значит, разбираться с тем головастым настоятелем все-же придется.

Наступила уже ночь, и филин, давний мой знакомый, троекратно проухал над избой — мол, выходи, на звезды полюбуемся, покалякаем. Правда, подождав маленько, понял, что я занят, никуда не пойду и думал было обидеться — да, видно, амбарный ему вовремя шепнул, что дело серьезное. Ухнул еще пару раз печально и улетел в поле. Мышковать.

Разговор как-то неуловимо истаивал, иссякал, как всегда бывает, когда сошлись незнакомые люди, обменялись первым, внешним, куда позволено пускать чужих, и застыли в раздумьи — то ли открыться, как открываешься порой случайному попутчику, то ли попрощаться и уйти. Правда, по Соне судя, уходить она никуда не собиралась.

— Всеслав Брячеславич… — имя ей давалось с трудом. И на чуть смуглых щеках — темно-алые пятна.

— Да без отчества можно, — сказал я. — Не так мне и лет-то много…

Она подняла глаза, впервые за все время беседы взглянула с вызовом.

— Какие наши годы — только-только первую тысячу размениваем?

За столом стало тихо-тихо. Мальчишки смотрели на меня совершенно очумело. Вторая девчонка, Маша, напротив — холодно и деловито. Под столом, я знал, она уже сняла «Узи» с предохранителя.

— Да мне как-то казалось, на тысячу я пока не тяну, — демонстративно посмотрев в зеркало, сказал я. Интересные времена пошли — похоже, ни для кого я уже не тайна… И что теперь делать то? Или они — тоже от Него?

— На тысячу — нет. Хорошо, что вы — не Свифтовский бессмертный. А ведь бессмертный, правда? — она жадно смотрела на меня, глаза умоляли — ну, согласись, согласись, так хочется верить, что вечная, неизбежная тьма в конце пути не так уж неизбежна!

— Не бессмертный, — я покачал головой. — Убить меня можно… очень даже. Вот Маша это как раз и собирается, похоже, сделать…

— Да хватит вам! — внезапно крикнула та самая Маша. С нарочитым грохотом швырнула оружие на стол — чуть самовар не опрокинула. — Соня! Не крути! Скажи прямо! И… если он… человек… русский…

— Хорошо, — глаз от меня не отводя, согласилась Соня. — Всеслав Брячеславич… простите, нам надо вас спросить…

— Спросить? А зачем? — эхом отозвался я. Так и будешь ты у меня, красавица, ходить кругом да около, пока не выяснится, что тебе надо.

— Оружие… Меч… Он у вас?