Всё изменилось, только Селгарин не изменился. Он по-прежнему сидит в кресле и выглядит так, как должен выглядеть человек.
— Что с нами случилось? — спрашивает Катя.
— Ничего.
— Тогда почему всё выглядит по-другому, почему всё светится и расплывается?
— Потому что ты по-другому смотришь.
— Как это?
— Неважно. — И после паузы добавляет: — Не знал, что ты умеешь — так.
— Как? — спрашивает Катя. — Что я умею?
— Многое.
Селгарин кладет ногу на ногу, встряхивает головой, откидывая со лба длинные светлые волосы. Очень человеческий жест.
«Он — призрак, — напоминает себе Катя. — Он мертв. Зачем он здесь?»
— Ты хотела этого, — отвечает Селгарин на ее мысленный вопрос. — Я пришел. Спрашивай.
Катя смотрит на Селгарина, лишенного света. И понимает, что в этом светящемся мире он — ущербен. И сострадание к эльфу вновь пронзает Катино сердце.
— Как вы себя чувствуете, Эдуард Георгиевич? — спрашивает она. — В смысле, я имею в виду, став баньши…
— Ужасно, — спокойно отвечает призрак. — Никогда, в самом страшном видении, я не мог и подумать, что со мной такое случится… — Голос его дрожит. — Я ничем не заслужил такого… — говорит он, и Катя улавливает в его речи знакомые душераздирающие интонации баньши.
— Я ввергнут в то, что ненавистно каждому ши, — тьма, холод, безобразие, смерть. Можешь ли ты понять, каково существу света стать тенью в мире вечных сумерек? Можешь ли ты понять, какую боль причинил мне твой вопрос?
— Извините… — шепчет Катя. — Может быть, я могу вам как-то помочь?
Голос-стон умолкает.
Катя ждет.
— Спасибо за предложение, — уже более спокойно говорит баньши. — Нет, ты — не можешь. Смертный не может провести дух ши в Тир-нан-Ог. Будь я Туат’ха’Данаанн — тогда, возможно… Но я — всего лишь Тил’вит’Тег. И мой дух слишком слаб, чтобы достигнуть Мира-под-Волнами.
— Но может быть… — Катя ищет варианты. — Если похороним ваши кости?
Селгарин вяло машет рукой:
— Это ничего не даст. Хотя, если ты похоронишь мои останки, это будет благое дело. Когда их глодает тролль, мой дух испытывает жестокие муки.
— Тролль? — Катя смотрит вниз, туда, где под кроватью спит Хищник. — Ах, значит, он все-таки припрятал что-то! Я найду их и похороню! — обещает она.
— Только не закапывай их в землю, — предупреждает Селгарин. — Тролль выкопает и перепрячет. Брось в воду, а лучше сожги.
Катя ежится, представив, как будет жечь кости Селгарина. Вонища от них, наверно, будет невероятная. Нет, лучше уж в воду…
— Сделай это — и мне, возможно, станет легче.
— Что-нибудь еще я могу сделать? — спрашивает Катя.
— Может быть. Ты ведь, Катя, не обычный человек. Когда я увидел, что мой плач не трогает тебя, я был поражен.
— Почему?
— Потому что только сиды могут внимать ему равнодушно. Он нестерпим для человеческой души.
— Но тролли… — бормочет Катя. — Они ведь тоже…
— У троллей слишком чувствительные уши, — говорит призрак с презрением. — Мой плач терзает их слух, а не души.
— Тогда, может, я тоже сид, — предполагает Катя.
— Если бы ты оказалась сидом, все было бы гораздо проще, — говорит Селгарин. — Но ты не сид, ты — человек. Ты способна сострадать. Но ты способна и на гораздо большее. Никто не знает, на что ты способна. Разве что Ротгар… — добавляет он с глубокой печалью. — Потому он тебя и ищет. Ты очень дорога ему.
— Да уж, — кривится Катя при упоминании о Ротгаре. — Недаром он собирался меня изнасиловать.
Лицо Селгарина становится еще печальней.
— Та ночь была роковой ошибкой, — говорит он. — Мы все ошибались. С тех пор отношение к тебе Ротгара полностью переменилось. Ротгар больше не станет посягать на твое целомудрие. Он ценит тебя как высшее и непознанное существо.
— Ну-ну, — бормочет Катя.
Не то чтобы она верит призраку, но слова его ей безусловно польстили.
— Ты зря скрываешься от него, — продолжает Селгарин. — Ротгар — Туат’ха’Данаанн. Из первых ши, сотворенных Богиней Дану. Высший, великий Ши. Он мог бы открыть тебе твое собственное могущество…
— Так я и поверила — бормочет Катя. — Когда он пытался меня убить, когда он мне ногу сломал — я тоже была для него «высшее непознанное»?
— Он охотился, — говорит призрак. — Он охотник, и огр — его добыча.
— Да ну? А мне почему-то кажется, что всё совсем наоборот. Это Карлссон — Охотник, а твой Ротгар — как раз и есть добыча!
Кате обидно за Карлссона.
— Хотите, чтобы я разбудила Хищника? — интересуется она. — Разбудить? И тогда посмотрим, кто тут добыча, а кто — охотник!
— Не сердись, — примирительно говорит призрак. — Огр тоже охотник. Охотиться на нас — его профессия. Он
— Глупости! Это Карлссон выслеживает вашего Ротгара!
— Выслеживает, — соглашается Селгарин. — Потому что Ротгар этого хочет. Вот уже много столетий он развлекается охотой на твоего огра. Его развлекает, когда Охотник безуспешно пытается его настичь. Его развлекает, когда Охотник подводит к нему манок. Таких, как ты.
— Только что вы говорили, что я — высшее существо!
— Да, — вновь соглашается Селгарин. — Ты — не просто манка. Прежних Ротгар потребил без всякого сопротивления. Это для него особенное удовольствие: вынуждать Охотника поставлять угощение для Туат’ха’Данаанн. И он никуда не денется, глупый огр… Пока эта погоня развлекает Ротгара — она будет продолжаться.
— Всё это вранье! — возмущается Катя. — Если Карлссон захочет…
— Однажды уже захотел, — перебивает ее призрак. — Это обошлось огру дорого. Жизнь его самки и детеныша — вот цена его хотения.
— Значит, вот почему Ротгар убил их… — шепчет Катя.
— Поэтому — тоже, — отвечает призрак. — И еще потому, что Туат’ха’Данаанн нравится убивать огров. Для высшего ши убить огра — всё равно что человеку-охотнику — застрелить кабана. Но убить не простого огра, а огра-Охотника — это высшее искусство. Истинное наслаждение. Ведь огров-Охотников совсем мало, и Туат’ха’Данаанн хочется растянуть удовольствие. Но конец
— Почему близок? — настораживается Катя.
— Потому что твой маленький огр уже наскучил Ротгару. Как только тролль прибудет в Стокгольм, Ротгар его убьет. А потом вернется сюда и убьет Хищника.
— Еще вопрос, кто кого убьет, — заявляет Катя. — Он уже пытался — и что получилось?
