горсть снега, натер лицо, потянулся с удовольствием. Что-то необычное было в этом зимнем утре, но что именно, никак не мог определить. Та же пустынность передовой, тот же холодный ветер, что и вчера. И так же, как вчера, постукивали редкие винтовочные выстрелы.

«…Да, в штаб вызывают, вспомнил он. И возразил себе: — Ну и что? Каждый день вызывают. А не вызывают, так сам идешь».

Решил, что во всем виноват свежий снег. Что-то сдвинул в душе, что-то напомнил и породил безотчетно-восторженное настроение.

Он накинул шинель, подтянул ремень и побежал по еле заметной под снегом тропе, по привычке поглядывая на небо, сизое в ранних сумерках, затянутое плотной пеленой туч.

Возле штабной землянки с разбегу налетел на полковника Рыжи, начальника артиллерии армии.

— Ну вот, — засмеялся полковник, словно и не заметив оплошности капитана. На ловца и зверь бежит. Ты, помнится, просился на командную должность?

— Так точно, товарищ полковник.

— Нужен командир дивизиона в новую часть, только что прибывшую с Большой земли. Пойдешь?

— А какая система? — спросил Носенко, и сам испугался, что спросил. Надо было сначала ответить согласием, а потом уж спрашивать.

И снова полковник не заметил его оплошности, начал объяснять, что в дивизионе, который ему предстоит принять, одна батарея гаубичная на тракторной тяге и две пушечные, горнодивизионные образца 1938 года, что эти пушечные батареи тоже должны быть на механической тяге, но за неимением машин пока на конной.

— Так согласен или нет? — спросил полковник.

— Я мечтал о маневренных, быстроподвижных…

— Э, брат, мало ли кто о чем мечтал. Бери, что дают. Ну?…

— Согласен, вздохнул Носенко.

— Так не пойдет, так я лучше кому другому отдам.

— Конечно, согласен — испугался Носенко. — Я только хотел сказать, что мечтал…

— Мечтать будем после войны. А пока бери, что есть, И поторопись, немцы войска стягивают, вот- вот начнут.

— Да я хоть сейчас…

— Сейчас не надо. Сегодня сдавай дела, а вот завтра, семнадцатого декабря, отправляйся на новое место службы, приказ последует.

Вечером были проводы. Когда Рыжи позвонил и сообщил, что приказ подписан командармом, начальник штаба полка, все время жалеющий, что Носенко уходит, выставил несколько бутылок шампанского. Много было советов, наставлений. Бесцеремонно, словно так и надо в такую минуту, штабисты вспоминали хорошее и плохое, что каждый знал за Носенко. Он слушал всех восторженный и уверял, что еще с утра предчувствовал перемену в своей службе…

Когда уж совсем собрался идти спать, последний раз в своем родном полку, — прибежал старшина Потушаев, радостно возбужденный, словно это ему привалило счастье.

— Я говорил, что все получится. Помните, в степи еще разговаривали, когда машины искали? Всегда получается, когда чего добиваешься.

— И у тебя получится, — сказал Носенко, догадавшись, что старшина не только за него радуется, но авансом и за себя тоже. Ты, кажется, в разведку хотел?

— А куда еще?! Смерть как надоело тряпками заниматься. Два месяца в Крыму, а и не стрельнул ни разу.

— Получится…

Утром его разбудила канонада. Вскочил, не умываясь, побежал в штаб.

— Вот оно, — сказал начштаба, увидев его. — Ждали, ждали и дождались. Может, останешься по такому делу?

Что обо мне подумают, если останусь? Подумают — струсил?

Он разыскал часть, в которую получил назначение, только к полудню. Командир артполка обрадовался ему, как близкому родственнику. Но тут же и огорчил: второй дивизион, который предстояло принять Носенко, был совсем уж необычным. В одной батарее пять пушек, в другой — четыре, а в третьей две гаубицы. И еще раз огорчил командир артполка своего нового комдива, сказав, что не может в данный момент представить его дивизиону и что он сам должен идти туда.

— И поторопитесь, — добавил, — с минуты на минуту ожидается приказ о вводе в бой.

В сопровождении связного Носенко уже через час добрался до расположения дивизиона и сразу же собрал командиров и старшин. И первое, что сказал им, что это совещание в любую минуту может быть прервано, поскольку вот-вот поступит приказ о вводе дивизиона в бой. Затем он говорил об общей обстановке под Севастополем, о том, о чем говорит бы в его положении любой командир, что задача комбатов держать батареи в полной готовности, а задача старшин — в любой обстановке вовремя накормить личный состав и вообще, чтобы люди никогда не испытывали ни в чем недостатка.

Закончив эту свою недолгую беседу, радуясь, что удалось ее спокойно закончить, он собрался было идти по батареям знакомиться с людьми, но тут прибежал адъютант командира полка и срочно потребовал Носенко в штаб.

— Вот вам первая боевая задача, товарищ капитан, — сказал командир артполка, едва Носенко переступил порог штабной землянки. — Выдвинуться в район Камышлы и Бельбекской долины и поддержать огнем действия стрелкового полка, которому поручено закрыть прорыв противника в этом районе. К рекогносцировке и занятию огневых позиций приступить немедленно.

Вернувшись в расположение дивизиона, Носенко распорядился срочно выступить рекогносцировочной группе. Прошло полчаса, а группа все не выступала, все собиралась. Наблюдая за этой суетой, Носенко впервые с горечью подумал, что дивизион может не справиться с поставленной задачей.

Выступили, когда уже начало темнеть. Но все же успели разведать район огневых позиций и Носенко приказал затемно занять их, рассчитывая с рассветом разведать и район наблюдательных пунктов. И хоть стало уже совсем темно, он все же, словно днем, мысленно видел огневые позиции своих батарей: 4-я — в полукилометре северо-восточнее кордона Мекензи, 3-я — в трехстах метрах севернее того же кордона, 5-я в километре северо-западнее.

Мекензи, Мекензи! Что это такое? Он еще и не видел его, а название повторял, как заклинание, словно это был сам Севастополь. Где-то слышал, будто такова была фамилия адмирала, ведавшего тут разными строительными работами полтора века назад, когда Севастополь только начинался. Думал — бог весть какие укрепления настроил адмирал, раз его так поминают. А на рассвете разглядел: всего-то несколько старых домов. Но место куда как важное: отсюда прямая дорога к оконечности Северной бухты. Прорвись тут немцы, и весь Севастопольский оборонительный район будет разорван пополам: расстояние от хутора Мекензи до бухты всего ничего — какие-нибудь семь километров, танку на десять минут хода.

Вот когда как следует понял Носенко, на какое ответственное место попал: от него зависит судьба всего Севастополя. Конечно, не один он тут, но кто может знать, как повернется бой. Может как раз на нем-то, только что испеченном командире дивизиона, и перехлестнутся главные нити этой судьбы.

Весь день над истерзанной землей сумерками висела серая хмарь — так плотна была вскинутая взрывами пыль. Когда капитан Носенко выглянул, чтобы получше рассмотреть поле боя, тяжелый взрыв гулким колоколом накрыл его. Крутнулась огненная колесница перед глазами и погасла. И одна только мысль, как релина, растянутая в бесконечность, поплыла, полетела: и суток не откомандова-ал…

Очнулся оттого, что кто-то его тянул за руки. Качнул непослушной головой, увидел двух незнакомых красноармейцев, поддерживавших под мышки. Красноармейцы видно уже устали, часто перехватывались руками, не зная, то ли вести, то ли нести раненного командира.

Ку-да? — спросил он хриплым чужим голосом.

Приказано отправить в медсанбат.

— Назад! — дернулся он.