Индиано пригласил дона Хусто в небольшой, убранный с изысканным вкусом покой.

— Сделайте милость, садитесь, — сказал он, указывая на одно из кресел сандалового дерева, обитых златотканой парчой.

— После вас. Не могу я сидеть, если стоит столь почтенный кабальеро.

— Что ж, сядем оба.

Они уселись, и дон Хусто, сам не зная, с чего начать, заговорил несколько неуверенным тоном:

— Кабальеро, должно быть, вас удивляет мой приход. Ведь до сегодняшнего дня я не имел чести быть с вами знаком.

— Знакомство с вами — честь для меня.

Оба привстали и церемонно поклонились.

Дон Хусто продолжал:

— Однако бывают случаи, когда два человека, сами того не зная, заинтересованы в одном и том же деле. И тогда им обоим крайне выгодно объединиться. Вы согласны?

— Вполне согласен, — ответил дон Диего, подумав про себя: «Куда это он клонит?»

— Вам еще неизвестно мое имя: ваш покорный слуга дон Хусто Салинас де Саламанка-и-Баус…

— Рад служить вам, сеньор мой, — ответил Индиано, и оба снова привстали с полупоклоном.

«Впервые слышу это имя», — подумал Дон Диего.

— Брат, — добавил дон Хусто, — доньи Гаудалупе Салинас де Саламанка-и-Баус, графини де Торре- Леаль, супруги графа дона Карлоса Руиса де Мендилуэта — отца дона Энрике.

Новый поклон.

— Быть может, вы пришли по поручению дона Энрике? — спросил дон Диего, изменившись в лице при имени своего врага.

— Избави бог. Но я пришел по делу, которое его касается.

— И в котором я могу быть вам полезен?

— Мне-то нет. Но я мог бы оказать услугу вам.

— Не понимаю.

— Будем откровенны, если вы разрешите…

— Разумеется.

— Отлично, перехожу к делу. Вы, как утверждает молва, заклятый враг дона Энрике.

— Да нет, пустое… Просто неприязнь, довольно частая среди мужчин…

— Разрешите мне продолжать. Вас разделяет нечто большее, чем просто неприязнь; пожалуй, настоящая ненависть.

— Это он сказал вам?

— Нет. Я с ним не имею ничего общего.

— Как же вы можете это утверждать?..

— Но все говорят об этом.

— Быть может, все ошибаются?

— Прошу прощения, но полагаю, что нет. Так говорит народ, а вы знаете: vox populi vox Deinote 6.

— И, однако же, народ ошибается.

— Дон Диего, вы не доверяете мне, потому что моя сестра — супруга графа. А я хочу доказать, что вы неправы и что, быть может, ни с кем вы не можете быть столь откровенны, как со мной.

— Но…

— Я хочу предложить вам союз: вы ненавидите дона Энрике, я тоже. Он стоит у вас на пути и у меня тоже. Мы идем разными дорогами, но помеха у нас одна. Оба мы должны избавиться от этого человека. Объединимся! Я отдаю себя в ваше распоряжение.

Дон Хусто умолк и с довольным видом поглядел на собеседника. Но дон Диего резко поднялся, смертельно бледный, сжав кулаки и стиснув зубы, с глазами, сверкающими от ярости. Увидев его лицо, дон Хусто перепугался и тоже вскочил с кресла. Индиано шагнул вперед и, задыхаясь от гнева, с трудом сдерживая себя, проговорил хриплым голосом:

— Счастье ваше, кабальеро, что вы находитесь у меня в доме, где ваша особа для меня священна. Не то я научил бы вас обращаться со мной, как подобает!.. Да как только пришло вам в голову придумывать планы мести против моих врагов и предлагать мне поддержку, которой я никогда у вас не просил. Небо наделило меня могучей рукой и бесстрашным сердцем, и я сам могу ответить на оскорбление, не обращаясь за помощью к чужой силе. Сделайте милость, кабальеро, удалитесь, пока я не вышел из себя… и впредь прошу вас, советую вам для вашей же пользы, никогда не вмешивайтесь в дела, которые вас не касаются, особенно в мои…

Дон Хусто, не дожидаясь конца грозы, вышел из комнаты и бегом спустился по лестнице, бормоча сквозь зубы:

— Глупец, мужлан, выродок…

Через некоторое время сошел вниз и дон Диего, тоже не в лучшем расположении духа.

«Негодяй! — повторял он про себя. — Замышлять дурное против члена своей же семьи!.. И предлагать это мне… мне… Злодей! Как только я сдержал себя! Я отомщу дону Энрике и донье Ане, но сделаю это сам, я сам или с помощью друзей… но этот… О, негодяй!»

Не взглянув на конюха, он вскочил на заплясавшего под ним скакуна и выехал на улицу. Конь, почувствовав, что седоку сегодня не до шуток, послушно двинулся спокойной иноходью. Двое слуг верхом молча следовали сзади. Они тоже поняли, что недавно пронеслась гроза.

Проехав недолгое время, дон Диего присоединился к группе молодых людей, появившихся на конях со стороны главной площади, и все направились по улице святого Франциска к Аламеде. Мало-помалу веселая болтовня товарищей рассеяла тучу, омрачавшую лоб Индиано. Когда молодые люди подъехали к Аламеде, дон Диего сделал знак одному из всадников, и они опередили других, чтобы поговорить без помехи.

— Все ли готово для сегодняшней затеи, Эстрада? — спросил Индиано.

— Сделано все по твоему желанию, — ответил юноша, которого дон Диего назвал Эстрадой.

— Как же ты думаешь действовать?

— А вот как. Я точно заметил дом; пока влюбленные будут беседовать, я со своими спутниками притаюсь за углом. Мы без труда подслушаем разговор, а в нужный момент выйдем и поднимем такой шум, что мертвые и те проснутся. Этого достаточно?

— Вполне; но только не зевайте.

— Что ты! Я буду на балу до назначенного часа, а мои люди спрячутся в хибарке по соседству с домом доньи Аны. Там их никто не увидит, а я приду за ними, когда настанет время.

— Сколько их?

— Шестеро, и все надежные. Отважны, как львы, и молчаливы, как рыбы.

— А когда я узнаю обо всем?

— Скоро, ведь я вернусь на бал.

— Только не причиняйте вреда дону Энрике.

— Нет, нет, уговор точен: мы его разоружим и привяжем к решетке, а когда рассветет, на него сможет любоваться весь город.

— Отлично.

В это время остальные всадники присоединились к дону Диего и Эстраде, и их разговор прервался. Но сказанного было довольно.

Верховая прогулка продолжалась до вечера, а едва стемнело, молодые люди разъехались по домам, чтобы приготовиться к балу.

— Будь осторожен, — напомнил дон Диего Эстраде.

— Не беспокойся, — ответил тот.

В десять часов вечера блестящее общество заполнило приемные залы в доме маркиза дель Валье, потомка Эрнана Кортеса. Здесь муниципальные власти давали пышный бал.

Сверкало и переливалось море алмазов, кружев, парчи и цветов, а в его волнах мелькали прелестные лица, горящие глаза, чарующие улыбки. Веселые молодые голоса сливались с нежными звуками музыки, и, словно далекий аккомпанемент, раздавался звон хрусталя и серебра.