На празднестве, не зная соперников, царил Индиано. Гордая осанка, роскошный наряд, украшенный невиданными драгоценностями, — а кроме прочего, отсутствие дона Энрике Руиса де Мендилуэты, — все способствовало его успеху. К нему одному устремлялись пылкие взгляды и брошенные украдкой признания.
Доньи Аны не было видно, и этим объяснялось отсутствие дона Энрике, но почему же не пришла она? Никто не знал, и все спрашивали об этом друг у друга.
В четверть двенадцатого дон Диего взглянул на усыпанные брильянтами часы и шепнул Эстраде:
— Пожалуй, пора.
Эстрада пожал ему руку и незаметно выскользнул из залы.
С этой минуты Индиано больше не танцевал. Скрывая волнение, он бродил по залам, тайком поглядывая в окна, выходившие на главную площадь и начало улицы Икстапалапа. Так прошло более часа. В тот момент, когда дон Диего тысячный раз посмотрел в окно, кто-то, тронул его за руку. Оглянувшись, он увидел Эстраду.
— Удалось? — спросил дон Диего.
— Мне надо поговорить с тобой, — ответил Эстрада. — Выйдем отсюда.
Они прошли по галерее в небольшой уединенный покой.
— Говори же! — нетерпеливо воскликнул дон Диего.
— Видишь ли, дело серьезное; я совершил безумство, но не раскаиваюсь.
— Дон Энрике мертв?
— Нет.
— Тогда что же?
— Слушай: стоя на углу, я поджидал удобного момента, как вдруг из их разговора понял, что дама собирается бежать со своим воздыхателем.
— Вероломная!
— Он должен был ждать на том же месте, а она выйти из дверей дома. И тут меня осенило: я оставил четверку моих молодцов стеречь дона Энрике, а с остальными двумя встал у входа. Немного погодя мы услыхали, как поворачивается ключ, дама выскользнула, и дверь снова захлопнулась.
— Дальше…
— Мы схватили донью Ану, едва успевшую вскрикнуть, мои помощники завернули ее в плащ, взяли на руки и, следуя за мной, в одно мгновение, никем не замеченные, перенесли ее ко мне домой, где она и находится в полном твоем распоряжении.
— Какое безумие!
— Безумие или нет, но дело сделано. Если хочешь — она твоя, если нет
— оставь ее мне. Она мне нравится и немало помучила меня в свое время.
— А если тебя изобличат?
— Каким образом? В моем доме нет никого, кроме меня и слуг. Мои подручные — люди верные, в самом крайнем случае я заплачу собственной головой, а ради такой славной девчонки стоит уйти немного раньше из этой юдоли слез.
— Что же делал дон Энрике?
— Дрался на шпагах с четырьмя моими молодцами.
— Чем же все кончилось?
— Ничем. Когда я вернулся туда, один из них ждал меня и рассказал, что на помощь к возлюбленному выскочили люди из дома доньи Аны, мои люди разбежались и все остались целы и невредимы.
— Отлично. Теперь идем отсюда, чтобы не возбуждать подозрений. Следует сейчас же пустить слух, что донья Ана бежала из дому неизвестно с кем. Да постарайся, чтобы все заметили твое присутствие на балу, осторожность необходима.
— А как быть с плененной голубкой?
— Она твоя, ты захватил ее как военную добычу. Делай с ней что хочешь, я не люблю ее.
— Мне повезло. Хотел бы я уже быть дома.
— Нет, нет, будь осторожен. Не уходи с бала до самого рассвета.
Молодые люди вернулись в залу, и через полчаса все гости знали о побеге доньи Аны. Эстрада веселился за десятерых и обращал на себя всеобщее внимание.
Меж тем бедная донья Ана, ничего не понимая, сидела взаперти в комнате совершенно неизвестного ей дома. Дон Энрике думал, что донья Ана его обманула. Донья Ана была уверена, что это похищение — дело рук дона Энрике.
Никто из них не вспомнил об Индиано.
IX. ДОБРОМ ИЛИ СИЛОЙ
Дом дона Кристобаля де Эстрады стоял позади монастыря святого Франциска. Эстрада не считался богатым человеком, но обладал достаточными средствами, чтобы жить в Мехико без всяких забот. У него не было ни родителей, ни близких родственников, и он проживал доходы от своего имущества, не зная других занятий, кроме любовных похождений и танцев на балах. Хотя его уже и не называли юношей, он все же был во цвете лет, и девицы на выданье считали брак с ним приличной партией.
Дон Кристобаль никогда не участвовал в скандальных происшествиях, случавшихся чуть ли не каждый день в столице колонии, и потому был спокоен, что на него не падет подозрение в похищении доньи Аны. Утешаясь этой мыслью, Эстрада мечтал о своей пленнице и нетерпеливо поглядывал в окна, подстерегая первые лучи утренней зари. Разгоряченное воображение то и дело обращалось к запертой в его доме женщине, которая могла затмить всех собравшихся здесь красавиц. Но вот взошла заря, и сердце Эстрады забилось еще сильнее. Последние гости начали расходиться. Эстрада вышел вместе с ними на улицу, распростился при первом удобном случае и стремительно зашагал к своему дому. Он постучал в запертую дверь. Ему открыли, и, вытащив из кармана ключ, он бросился вверх по лестнице. Донья Ана, измученная тревожными мыслями, дремала в кресле. Шум открывшейся двери разбудил ее. Тусклый утренний свет проникал в комнату сквозь забранное толстой решеткой окно.
Донья Ана повернула глаза к двери, ожидая увидеть дона Энрике и собираясь встретить его — смотря по обстоятельствам — притворным или подлинным гневом. Но неожиданно перед ней появился дон Кристобаль, и донья Ана замерла, теряясь в догадках.
— Да хранит вас бог, прекрасная сеньора, — сказал Эстрада.
Донья Ана не ответила.
— Поговорите же со мной, красавица, — продолжал Эстрада. — Боюсь, что вам не удалось отдохнуть. Это помещение недостойно вас, но, что поделаешь, я не успел подготовить вам должный прием. Поверьте, дальше все будет по-другому.
— Кабальеро, — высокомерно произнесла донья Ана, — извольте объяснить, что все это значит? Где я?
— Нет ничего проще. Вы находитесь в моем доме, в доме вашего покорного слуги, Кристобаля де Эстрады, с сегодняшнего дня — в вашем доме.
— Дон Энрике велел привести меня сюда?..
— Простите, дон Энрике не имеет к этому никакого отношения.
— Объясните же мне эту загадку.
— С величайшим удовольствием, ибо теперь мне терять больше нечего. Ночью я увидел, как вы вышли из своего дома, несомненно собираясь бежать с доном Энрике. И тут я подумал: сам бог посылает мне эту добычу; чем оставлять ее маврам, путь лучше достанется христианам. Я захватил вас, и вот вы со мной и в моей власти.
— Но это недостойно настоящего кабальеро!
— Донья Ана, я хочу обратиться к вашей памяти. Я вас увидел, я полюбил вас, вы подали мне надежду. Больше того, в иные дни вы давали мне понять, — как, впрочем, еще многим, — что любите меня. Но вскоре другой завладел вашим вниманием, и вы обо мне забыли. Напрасно я просил, рыдал, умолял; напрасно дни и ночи бродил вокруг вашего дома. Все было кончено, я умер для вас… А это разве достойно дамы?
— Дон Кристобаль! Вы избрали подлую месть!
— Сеньора, клянусь вам, я не думал о мести. Вы встретились на моем пути, что же, по-вашему, оставалось мне делать? Нужно обладать каменным сердцем, чтобы не воспользоваться таким случаем. Вы —