— Не думаю.

— Тем лучше. Идемте же.

— А как, по-вашему, мне следует поступать дальше?

— Вы приедете вместе со мной к графине, и едва в ее доме появится дон Энрике, вы бросите ему в лицо все, что вы о нем знаете, и прибавите к этому, что он похитил вас.

— В моем похищении он не виновен.

— Пусть так, но кто может опровергнуть ваши обвинения?

— Никто.

— Вот ему и не удастся оправдаться.

— Понимаю.

— Следуйте за мной, время не терпит.

Об руку со своей гостьей дон Хусто сошел вниз, где у подъезда их ожидала карета, запряженная парой превосходных мулов. Заговорщики уселись в карету, которая легко и быстро покатила по улицам города, пока не остановилась у величавого обиталища графов де Торре-Леаль. Здесь также царило лихорадочное оживление, — все готовилось к предстоящему торжеству.

Ведя закутанную в непроницаемую вуаль даму, дон Хусто прошел мимо слуг, толпившихся в патио. Слуги и конюхи провожали жениха низкими поклонами, уверенные, что он ведет свою невесту.

Чета поднялась по лестнице и вошла в одну из комнат, где, кроме служанки, никого не было.

— Хулиана, — обратился к ней дон Хусто, — передай сеньоре графине, что мне надо поговорить с ней. Она у себя одна?

— Нет, у сеньоры гостья.

— Все равно, передай, что я жду ее.

Мгновенье спустя дверь отворилась, и в комнату вошла графиня де Торре-Леаль. Это была женщина средних лет, необычайно бледная; черты ее лица и вся манера держать себя говорили о природной доброте и мягкости ее характера.

На ней было платье черного бархата, отделанное черными кружевами, брильянтовая диадема сверкала на головном уборе из черных кружев и бархатных лент. Длинные подвески, широкое ожерелье и брильянтовая брошь на груди дополняли ее богатый наряд.

— Добрый день, Гуадалупе, моя посаженая мать, — сказал ей с горделивой улыбкой дон Хусто. — Как ты сегодня почивала?

— Несколько лучше, — ответила графиня, легким наклоном головы приветствуя донью Ану, поднявшуюся с кресла.

— Гуадалупе, прошу тебя, приюти у себя на сегодняшний день эту даму.

— С большим удовольствием, — ответила графиня.

— И ты и я, мы чрезвычайно многим обязаны сеньоре. Потом я расскажу тебе об этом подробнее.

— Ты говоришь, мы многим обязаны?

— Да, позднее ты все узнаешь. Снимите вуаль, сеньора, — продолжал дон Хусто, обращаясь к донье Ане, — здесь вы можете чувствовать себя как дома.

Донья Ана открыла лицо и рассыпалась перед графиней в благодарностях, на что та с мягкой улыбкой ответила:

— Сеньора, я рада предложить вам гостеприимство, мне достаточно того, что за вас просит мой брат.

— Благодарствуйте, сеньора графиня, — ответила донья Ана.

— Я желал бы поговорить с тобой наедине, сестра, — сказал дон Хусто,

— если ты не возражаешь, сеньора могла бы проследовать в другие покои.

— Прекрасно, она составит компанию моей гостье, которая сидит пока одна в ожидании венчания.

— Отлично.

— Хулиана, — сказала графиня, обращаясь к служанке, ожидавшей у дверей.

— Госпожа, — откликнулась служанка.

— Проводи сеньору в зал. Прощу вас, сеньора, чувствовать себя здесь, как в вашем собственном доме.

— Бесконечно тронута вашей добротой, сеньора графиня.

Донья Ана встала и последовала за служанкой через анфиладу покоев в зал, где собирались гости в ожидании свадьбы. По пути она внимательно разглядывала ковры и богатое убранство комнат. Войдя в зал, она увидела сидевшую в кресле пожилую, изысканно одетую даму.

Молодая женщина подошла ближе, чтобы приветствовать ее, дама повернула к ней голову, и у обеих одновременно вырвался крик удивления.

— Ана! — воскликнула старая дама.

— Матушка! — отозвалась донья Ана.

На какой-то миг женщины замерли в нерешительности, потом, рыдая, бросились друг другу в объятия.

Служанка, провожавшая донью Ану, с удивлением смотрела на эту сцену, потом, рассудив, что графиня, очевидно, заранее подготовила эту встречу и ей здесь делать нечего, ушла, покинув взволнованную мать наедине с дочерью.

Меж тем у графини с доном Хусто завязался горячий спор.

— Хусто, — начала донья Гуадалупе, — я никогда не одобряла твоих намерений отделаться от дона Энрике.

— Я заботился о твоем сыне, моем племяннике. Наследство и титул принадлежат ему.

— Не будем обманываться, Хусто, наследство и титул ему не принадлежат. Бог накажет нас, если мы завладеем чужими правами.

— Ты слишком щепетильна для матери…

— Быть щепетильной, как это ты называешь, моя святая обязанность. Да, я мать, но прежде всего я христианка. Я люблю своего сына, но, именно любя его, я не желаю ему богатства, приобретенного преступным путем. Неправедно добытое богатство — проклятье для того, кто им завладел…

— Все эти рассуждения хороши в устах проповедника, Гуадалупе, они не заставят меня ни на йоту отступиться от намеченного плана. Как опекун, я обязан заботится о благе твоего сына.

— Но не в ущерб его совести…

— Его совести? А что понимает ребенок в таких делах? За них отвечаю я, что же касается моей совести, то она у меня вполне спокойна. Дай бог, чтобы дон Энрике мог похвалиться тем же.

— Это значит, что ты не уверен в его смерти?

— Да, не уверен… Сеньора, что явилась со мной, утверждает, что он жив и находится в Мехико.

— Жив! Боже, благодарю тебя! — с искренней радостью воскликнула донья Гуадалупе.

— Как, ты радуешься, что дон Энрике жив и в любой момент может появиться, чтобы отнять у твоего сына отцовское состояние?

— Хусто, будущность и состояние моего сына вполне обеспечены тем, что оставил ему и мне граф, нам не к лицу посягать на чужие богатства. Да, я счастлива, что дон Энрике жив, у меня сердце разрывалось при мысли, что на моем безвинном сыне лежит кровь брата. Запятнанные кровью дона Энрике, графский титул и состояние не принесли бы ничего, кроме несчастья, моему дорогому ребенку. Бог карает тех, кто нечестно завладел богатством.

— Итак, если дон Энрике появится, ты способна вернуть ему все, в ущерб твоему родному сыну?

— Конечно, и это не нанесло бы никакого ущерба моему ребенку, напротив, бог вознаградил бы его за такое доброе дело.

— Ну, знаешь, Гуадалупе, ты просто с ума сошла. Так ты в самом деле способна?.. По счастью, я еще жив и, вопреки твоей воле, помешаю такому сумасбродству, слышишь? Я опекун ребенка и не допущу, чтобы ты со своей щепетильностью подарила другому состояние, которое принадлежит твоему сыну по праву наследства. Я недаром сумел отстоять это право за моим племянником.

— Хусто, ради бога!

— Нет, нет, Гуадалупе, дай мне свободу, не мешай мне. Дон Энрике придет, я в этом уверен; но