– Алло!
– Ксень, это ты?
Я осела на стул, как фрекен Бок, у которой сперли плюшки. Несколько секунд помолчала. Икнула. Потом глубоко вдохнула и спросила, зная ответ заранее:
– А это кто?
– А это я. Слушай, Ксень…
Дальше я уже не слушала. Потому что в тот момент над моей головой засиял нимб, ангелы ворвались в мою квартиру и стали хаотично носиться под потолком, играя на фанфарах, баянах, балалайках и губных гармошках.
На меня снизошла Божья благодать, надо думать. Давно пора. Я ее заслужила однозначно. Наконец-то мои молитвы дошли до адресата.
Семь лет, Боже мой. Семь лет прошло… Символичная цифра. Наверное.
– …на «Новослободской» в семь. Сможешь? – закончили в трубке.
Я весело спросила:
– Чего?
– Ты вообще меня слушала? – поинтересовались на том конце провода.
– Нет, – еще веселее ответила я, – а ты что-то сказал?
В трубке помолчали, потом вздохнули и терпеливо повторили:
– Завтра у меня на работе корпоратив. В честь десятилетнего юбилея. Звезды разные приедут, «Блестящие» там… Любишь «Блестящих»?
– Обожаю!
– Ну вот… Каждому сотруднику можно привести с собой одного человека. Я подумал, что этим человеком можешь быть ты…
– Я могу!
– Не перебивай. В общем, завтра в семь на «Новослободской». Я тебя жду. Буду ждать, то есть. Ты придешь?
– Да! Слав, подожди. Ты… Ты что, до сих пор не женат? – спросила я на одном дыхании и зажмурилась.
Пауза.
– Женат. Дочке четыре года. Жена идти не захотела просто. Под потолком предательски сфальшивил на губной гармошке
последний оставшийся ангел и исчез, прихватив с собой мой нимб.
Как обычно. Чудес не бывает.
– Понятно. Я приду, Слав.
– Спасибо, Ксень. Спасибо. И еще… Сердце у меня застучало, ладони вспотели.
– Я очень соскучился, Ксюш.
– Я тоже. Очень. Правда.
– Ну, до завтра, кукла?
И гудки в трубке. Ку-кла, ку-кла, ку-кла…
Подняла голову кверху, пытаясь вкатить слезы обратно в глаза. Ангелов там уже давно не было. Зато обнаружилось пятно на потолке. Формой напоминающее костер. Костер в лесу.
Весь следующий день прошел в лихорадочных сборах.
– Полинка! – орала я в телефон, прижимая правым плечом трубку к уху, а левой рукой с остервенением выщипывая брови. – Слушай, дай мне на один вечер свою рыжую курточку!
– Дубленку, что ли? Сдурела? Сентябрь на дворе, мать. Упреешь ведь.
– Сысоева, у меня на тебя вся надежда. У меня сапоги рыжие есть, сумка есть. Почти рыжая. Ну, в темноте так вообще просто апельсиновая. А куртка у меня красная. Сама понимаешь…
– Ты куда собралась, кляча?
– На сви-дание! – выкрикнула я и выдрала половину правой брови. – Черт!
– А с кем?
– Полин, что ты мне допрос устраиваешь, а?
– А мне интересно, куда ты намылилась в моей дубленке, да еще когда на улице плюс пятнадцать градусов.
– Сысоева, не будь занудой. Твоя куртка мне для имиджу нужна. Под сапоги…
– А сапоги тебе в такую жару зачем?
– Нет, ты патологическая зануда. Зачем-зачем… За шкафом! Ты мою книжку читала?
– Про то, как у тебя в магазине трусы из штанины вывалились?
– Да. То есть, нет. То есть книга не про трусы! Вот ты не романтик, Полин. Там же что главное?
– Смешно было очень.
– Да-да. Только главное что? Любовь. Любовь, Сысоева, родная ты моя… Дай куртку, жмотина, я с Славкой на свидание еду.
– Ах, вот оно что… – протянула Полинка. – Ну, тогда заходи, дам. Еще могу дать зеленый шарф, пудру с блестками и малиновую помаду. Для Славки в самый раз.
– Сысоева… – Я начала злиться. – Он в ста километрах от Москвы живет. Что ты прям какого-то колхозного панка из него делаешь?
– Фролова, у тебя что с чувством юмора стряслось, а? Релакс, детка. Заходи за курткой.
Я выдрала последние три волоска на месте правой брови, посмотрела на себя в зеркало, плюнула в отражение и двинула к Полинке.
Метро «Новослободская». Семь часов вечера. Кручусь у входа, оглядываясь по сторонам, как потерявшаяся собачонка, и нервно почесываю нарисованную прямо на лбу правую бровь.
Не вижу никого. Достаю телефон, набираю номер:
– Ну, ты где?
– У тебя за спиной.
Оборачиваюсь с такой скоростью, что волосы стегают меня по правой щеке, как пощечиной…
Что? Думали, сейчас будет сцена из «Титаника»? Щас. На этом сопли закончились.
За спиной стоит Роман Трахтенберг. Только лысый, без бороды, с сивыми волосами на руках.
Он улыбается, сияя пятью железными зубами, и говорит голосом Славы:
– Кукла моя… Ты совсем не изменилась…
Дорогая тетя, как ты исхудала… Сто десять килограммов жира, покрытые грязным, свалявшимся каракулем, – это мой Славка?!
Куда делись стальные мышцы, о которые я ломала ногти на руках и ногах, когда билась в оргазмических корчах? Где, блин, улыбка в тридцать два собственных зуба?! Где густые русые кудри? Хотя с кудрями понятно. Они теперь везде.
Сейчас, к слову, расскажу, с чем можно сравнить мои ощущения.
Была у меня подруга Ле нка. Девушка чрезвычайно красивая и настолько же темпераментная. Стрекоза из басни дедушки Крылова. Каждый день на тусовках, где много пьют и долго… любят.
И вот как-то просыпается она утром от звонка будильника. На работу идти надо – а Лена нетранспортабельна. И сушняк еще долбит.
Включает она свет, и первое, что видит – это стакан с розовой жидкостью, стоящий на столе у кровати ее младшего брата Лели-ка. Лена хватает стакан и, зажмурив глаза, начинает жадно глотать жидкость. В процессе она понимает, что это какая-то неправильная жидкость и что-то сильно напоминает, но все равно пьет. До дна. И дышит-дышит-дышит. Потом открывает глаза и наталкивается на изумленный взгляд Лелика, который сначала смотрит на сестру, открыв рот, а потом начинает истерически, до икоты, ржать. А отсмеявшись, говорит:
– Ленк, я позавчера на улице поссал и член застудил. Мать мне марганцовки развела и сказала, чтоб я в ней письку полоскал десять раз в день. Сейчас я должен был это сделать в десятый раз… Ха –ха-ха!
Ясен пень, на работу в тот день Ленка не пошла…
В общем, я стояла и понимала, что чувствовала Ленка, выжрав стакан марганцовки, в которой ее брат болт полоскал. Очень хорошо понимала.
