принадлежит Ишмаэлю — темной разветвленной силе со множеством щупальцев. Тайная духовная власть, которая ждет момента, когда можно будет разрастись. Хищник, остающийся в тени. Многие уже знают об Ишмаэле, многие уже стали его «верными учениками». Люди Ишмаэля — это безмолвная масса, каждый знает только то, что входит в его компетенцию. Ребенок и Хозяин Италии соединились в своей смерти под золотым безмолвным именем Ишмаэля. Его насилие проявилось — это было начало. Ишмаэль произнес слово своего явления — через убийство Энрико Маттеи. Монторси снова обдумал эту гипотезу: очень слабая связь, но вполне допустимая.
А он, Монторси? Что он такое во всем этом тайном движении людей, на этом перекрестке смертей? Что он такое? Кто такой Ишмаэль? Ишмаэль объявил новую войну. Ишмаэль как будто пытается остановить время. Вашингтон, Рим, аванпосты для Европы. Москва. Новая война, чудовищно безмолвная, замороженная, неподвижная, уже началась? Но тогда почему Ишмаэль занимается им? Фольезе уже передал свой отчет людям Ишмаэля, и он его там упоминал, в этом отчете… Монторси испугался: легкая дрожь. Мысли его были похожи на пепел: обрывки поднимаются на поверхность, истлевшая пыль, летящая во все стороны в вихре сознания. «Агентство национальной безопасности», «Центральное разведывательное управление», «со штаб-квартирой в», «Ногароле» — это были слова из отчета Фольезе, это были слова из тайной истории. Истории Ишмаэля. И имя Ишмаэля кружилось в голове Монторси, и лицо Мауры тоже, и разорванная губа Фольезе, пуля, пробившая ему череп, бледная рука ребенка под плитой, мумия безымянного партизана…
Фольезе был предателем с самого начала, — этот «верный ученик Ишмаэля». Его убили — почему? Это были люди Ишмаэля? Он слишком много знал? Он видел Ишмаэля? Он знал его лично? Монторси казалось, будто он стоит с пустыми руками перед широкой панорамой, совпадающей с картиной мира — мира Ишмаэля. Ему тоже угрожали? Его подкупили, им манипулировали, его извратили. Его заставили выйти из скорлупы собственного существования, тончайшей, растрескавшейся. В нем оголили мумию. Искренняя улыбка Фольезе вырисовалась, как далекий образ, вращающийся вокруг золотых букв имени Ишмаэля. Ишмаэль… Значит, это тот американский проект в Европе… Создать имя Ишмаэля из ничего… Новый Христос… Но несущий зло…
Тревога. Короткий вдох. Горячий воздух. Батарея.
Снова трепет и страх:
Решился. Встал, выбрался из кабинета, выбрался из своих мыслей — обрывков мыслей — смутного облака этих плохо проведенных расчетов, — и пошел стучаться прямо в кабинет шефа. Он решил поговорить с ним об Ишмаэле.
Инспектор Гвидо Лопес
ГАМБУРГ
26 МАРТА 2001 ГОДА
07:00
Лопес находился в
Лопес и Вунцам молча переглянулись.
Хохенфельдера поместили в больницу: травма черепа, состояние психоза. Лопес не мог долго стоять, из-за удара коленями у него образовались два больших синяка, болезненных, левое колено постепенно распухало. Вунцам поручил поиски «эспаса» блокпостам и пограничным службам. Человек, убивший Ребекку, курьер с «маленькой посылкой», двойник мертвеца с улицы Падуи, скрылся; в полиции предполагали, что он сменит машину, украдет еще одну, возможно, в населенном пункте, — скоро невозможно будет определить, на чем он попытается пересечь границу. Лопес и Вунцам считали, что мужчина сам повезет свой груз в Брюссель при условии, что действительно именно Брюссель является конечным пунктом назначения «оборудования». Погрузка в доке 11 оказалась отвлекающим маневром. Из Льюбы много часов выжимали информацию. Лопес видел его мельком, в коридоре возле кабинета Вунцама: правый глаз — набухший мешок, из которого сочилась кровь, волосы слиплись коркой от пота, плечи согнуты. Вунцам вернулся в кабинет, качая головой, сказал Лопесу, что Льюба ничего не знает: ни о детях, ни о Брюсселе.
Они обыскали двухместный номер Ребекки в «Форбахе»: жесткий диск на ее компьютере не оказал никакого сопротивления, но нашли только документы по работе, финансовые проекты, электронные письма, не вызывающие подозрений. Проверили электронную записную книжку: никаких следов Боба, Клемансо, Терцани. Но в изголовье кровати, переплетенная и завязанная в узелок, — все та же белая лента с чернильной надписью, какую Лопес обнаружил в Париже и в Милане, в комнатах Клемансо и Терцани: «ISHMAEL IS THE GREATEST».[18] Лопес приказал отнести ее в управление, эту ленту. Он обратил на нее внимание, но при этом у него не получалось ни о чем размышлять — до тех пор, пока Вунцам не вернулся с допроса Льюбы, — и в этот момент позвонили из автогриля.
В полиции не знали, что делать. Политические круги не будут вмешиваться. Не будет давления. Смерть Ребекки снимала всякую необходимость осторожничать. Вунцам и Лопес пытались выйти на свежий след Карла М., прихвостня депутата Европарламента, в Брюсселе. Однако они не могли осуществлять никаких официальных шагов. Следов детей не было. Посредница была устранена. В их распоряжении находился ничего не доказывающий телефонный след. Связь с Парижем и Миланом была лишь догадкой, ничем большим. Мертвые не заговорят, живые тоже. Они попытались взяться за поставщика наркотиков Ребекки, Францискуса Кламма. Попробовали с Клаусом Баумом — тем, кто по телефону предложил «поиграть». Вунцам велел привезти их в управление, провел дополнительный допрос. Они ничего не знали. Их арестовали, но это ни к чему не привело.
Полицейские рассуждали до глубокой ночи.
Полное совпадение точек зрения: группа приверженцев Ишмаэля, с глубинным проникновением в политическую сферу, которая без помех действует в Европе; группа, собирающаяся, чтобы справлять свои