Человек в темном остановил машину, открыл дверцу, распахнул багажник, пошарил в темноте и вытащил сумку. Огляделся вокруг. Бульвар был пуст: темень и ни единого фонаря. Он подождал, пока глаза привыкнут к сумеркам и начнут различать очертания предметов. Увидел входные ворота. Перекинул через решетку тяжелую пухлую сумку. Вскарабкавшись наверх, перелез на другую сторону. Подошел к каменной ограде. Прикинул высоту на глазок. Довольно-таки низкая. Он снова перебросил сумку, прислушался к звуку ее падения с той стороны стены, поискал ногами опору в камнях, изъеденных влагой. Нащупал выемки, чтобы подтянуться на руках. Сорвался. С трудом снова стал подниматься. Рывком забрался наверх, уселся верхом на стене, глянул вниз и раскрыл рот от удивления.

Спортивное поле было на первый взгляд пустым, но на игровой площадке горели фонари. Встреча по регби состоялась под вечер, несколько часов назад, но в это время года темнеет быстро. Возможно, фонари просто забыли погасить. Теперь они разливали вокруг тусклый свет. От поверхности поля, взрыхленного, истоптанного после игры, поднимался пар. Стойки ворот — высокие, очень белые шесты — уходили вершинами в низкое черное небо. Странное, призрачное место.

У основания стены он увидел свою раздутую сумку. Оттуда торчала маленькая ручка синюшно- молочного цвета, искривленная, простертая к небу. Тогда он прыгнул вниз. Постоял немного, прислушиваясь. Слева, за кустами, совсем рядом, неожиданно послышался шорох, похожий на звук шагов. Возможно, сторож спортивной площадки. Его охватило смятение. Он вытащил пистолет: как бы там ни было, ему нужно было сделать свое дело. Подождал еще немного, прицелился. Шорох становился все ближе. Темнота казалась фосфоресцирующей, он мог разглядеть каждый листочек. Он приготовился. Кусты раздвинулись. Он почти нажал на спуск. Потом увидел ползущую по земле тень огромного уличного кота. Кот равнодушно приблизился к нему, подошел к сумке и принялся ее обнюхивать. Человек пинком отбросил кота, тот зашипел, но убрался восвояси.

Он вынул из сумки сверток. Поискал взглядом мемориальную плиту, увидел, как она блестит за стойками ворот, неподалеку от маленькой игровой площадки, — все по инструкции. Прижимаясь к стене, человек двинулся вперед. Ноги утопали в жидкой грязи. Человек тяжело дышал. Торчавшая из-под пластиковой пленки маленькая негнущаяся рука тянулась к небу, колыхаясь с каждым его шагом.

Он подошел к плите. Разглядел на ней имена партизан, расстрелянных в 45-м году. Приблизился к мемориальной доске, установленной на земле перед плитой с именами. На ней большими буквами были высечены благодарственные слова в память о погибших партизанах.

Потребовалось всего несколько минут, чтобы приподнять плиту. Голыми руками он стал копать землю. Она была влажной, мягкой, казалось, даже дышала. Он выкопал что-то наподобие ямы. Засунул туда сверток, стараясь пригнуть вниз маленькую бледную руку. Засыпал сверху оставшейся землей. Немалого труда стоило поставить доску так, как ему было нужно. Руки не было видно, но доска стояла криво, земля была разрыхлена, и часть свертка вылезла наружу. Завтра утром его обнаружат. Это ему и требовалось.

Человек вдохнул острый аромат, исходивший от комка дерна, который он вырвал, пока копал: из него торчали белые тонкие нити корешков, похожие на червей.

Человек вернулся тем же путем, замечая, что по мере того, как он движется, смещаются и контуры ворот.

Он перелез через стену, затем через ворота. Направился к машине. Перевел дух и вытер пот. Завел мотор и нажал на газ. Прибавил скорости. Бульвар был пуст, ни один фонарь не горел. В зеркале заднего вида отразился искристый блеск искусственных огней спортивной площадки Джуриати. Он еще прибавил ходу, и автомобиль въехал в лабиринт темных миланских улиц.

Старик курил «житан». Словно зачарованный разглядывал рисунок на сигаретной бумаге.

Американец следил за ним из окна, но Старик не мог его видеть.

Это уже не та желтоватая «папье маис»,[1] к которой он привык.