совещание, ты отсутствовал. Мы оценили ситуацию все вместе. Это дело полиции нравов. Я отнес все Болдрини.
— Знаю, мне Болдрини говорил. Есть еще что-нибудь срочное? В смысле, что я свободен…
— Шеф сказал, что ты можешь еще раз просмотреть открытые дела по провинции. Сейчас мало работы. Посмотри, что можно сдать в архив.
— Но это дело канцелярии.
— Тогда возьми отпуск. — И засмеялся. Он издевался над Монторси.
— А весь этот бардак?
— Какой бардак?
— Эти люди, одетые в темное? Вертятся там. На втором этаже.
— А, там американская группа. Они приехали сюда, чтобы установить контакт. Пытаются наладить отношения, чтобы создать единую структуру, как бы повсюду в Европе. Их расквартировали у нас до тех пор, пока не подписаны соглашения.
— Кто они? ФБР?
— Что-то типа того. ЦРУ или что-то вроде. Похоже, они составляют единый организм, и одно их подразделение здесь, в Милане. Точно не знаю. Думаю, они также ведут дела с военными базами.
— Мы принимаем участие?
— Они затребовали дела отдела расследований. По этому поводу сегодня и было совещание у шефа. Тебя не было. Они запрашивали особые дела.
— А именно?
— Серийные убийства. И тому подобное. Были ли там данные, что замешаны другие государства в этих делах.
— Мы становимся агентами спецслужб, — сказал Монторси и улыбнулся.
— Это наша судьба. Судьба полиции.
— Скажи лучше, это судьба Италии…
Снова в свой кабинет. Монторси раздумывал над тем, что делать, куда идти, действительно ли его пытались остановить и зачем. Он решил продолжать, несмотря ни на что. Ему нужны были в конечном счете две веши: тишина и он сам. Чтобы никто из посторонних не знал, над чем он работает, — и чтобы он работал. Но уже он, тот «он сам», который ему был нужен, больше не был таким, каким себя считал до появления маленького синюшного трупика утром на стадионе и засохшей мумии в самой середине дня…
Телефонный звонок отбросил его далеко от этих мыслей. Первое, о чем он подумал: «жучок». Подождал, пока еще раз зазвонит. Потом еще раз. Только тогда снял трубку.
— Давид?
— May…
— Ну как?
Подальше. Подальше от этого дела, о котором он ей рассказал.
— Ничего…
— А ребенок с Джуриати?
Черт. Она об этом заговорила.
— Ничего, May… Маловажное дело. Нас это не интересует.
— А казалось важным…
— Не настолько, насколько то, куда ты ходила. Ты была у доктора? Что он сказал: с ребенком все в порядке?
Его интересовал ответ гинеколога: все ли хорошо с ребенком, которого они ждут.
— Ходила. Все нормально.
— Ты что-нибудь должна принимать? Он велел тебе соблюдать диету?
— Нет, совсем ничего. Слушай, я звоню по другому поводу…
— Говори.
— Сегодня вечером мы собираемся после ужина с коллегами по лицею. Ты придешь?
«Работать над делом ребенка, параллельно с Болдрини», — подумал Монторси. Ему было нужно время.
— Не знаю, я завален работой. Где вы встречаетесь?
— У Комолли.
Коллега Мауры, учительница. Муж — болван, помешан на автомобилях. Монторси на автомобили было наплевать. Она — не то чтоб несимпатичная. Между прочим, она поглядывала на него искоса, глаза у нее блестели с интересом. Видно было, что Монторси ей нравится.
— В котором часу?
— В девять. Полдесятого.
— Я не хочу выглядеть плохо воспитанным, May. Дело в том, что я действительно завален…
Молчание.
— Я пойду, Давид. Ты во сколько вернешься?
— Поздно. Ты не беспокойся. Увидимся дома, после…
К черту Комолли. К черту вечеринку. Он попытался сосредоточиться на том, что ему нужно сделать, чтобы выяснить то, что он хочет выяснить: ребенок, партизаны, прослушивание телефона, люди из отдела судебной медицины.
Отрыжка. Образ мумии — очень ярко. Он отогнал его от себя.
Взглянул на часы с запыленным по краям циферблатом, висевшие на неровной стене (по-прежнему медленные струи дождя, и уже внимание перескакивало… на другое, все время другое перед глазами…). Почти четыре.
Он пойдет в «Коррьере делла Сера», в архив. Нужно раскопать по крайней мере одну статью о партизанах, зверски убитых на Джуриати.
Маура Монторси
МИЛАН
27 ОКТЯБРЯ 1962
15:10
Он трахал ее, трахал ее, трахал ее.
Маура не могла дышать, она не хотела дышать. Она оглядывала себя, не имея времени оглядеться, потому что он трахал ее с жаром, отстраненно. Он терзал ее яростно, самозабвенно. Красные полосы на груди, там, где прошелся его язык, его зубы. Маленькая измятая грудь. Она переворачивалась:
