возбуждая в нем дремавшую чувственность, и стегала сыромятной плетью, заставляя корчиться от боли.
Правда, Лорна не могла похвастаться нежной кожей и была склонна к полноте, бока заплыли жиром, а при виде грандиозной груди, которую украшала татуировка в виде калибри, возникали ассоциации с горной цепью. Этому триумфу плоти Деррик предпочитал юное ладное тело Дон с крепкими, как дольки ореха, ягодицами и сильными бедрами, которыми она стискивала его чресла и которые могла не разжимать часами. Его возбуждала маленькая аккуратная грудь, особенно когда Дон, обхватив ее ладонями, начинала словно в танце извиваться над ним, касаясь сосками его губ.
Однажды вечером Дон сказала, что не хочет тащиться в какой-то мотель, а предпочитает остаться дома. Деррика не слишком привлекала такая перспектива — квартирка довольно убогая, к тому же он думал, ей приятно, когда они останавливаются в хороших гостиницах, где можно заказать ужин в номер. Воздух в прокуренных комнатах был спертый; из кухни тянуло чем-то кислым и прогорклым. Но Дон казалась столь обольстительной — в платьице, какие можно увидеть на совсем маленьких девочках, с волосами, завязанными «хвостиками»,— что он не стал спорить. Она увлекла его за собой в спальню, и он, не раздумывая, швырнул ее на кровать. А затем, на самом интересном месте, вошла ее мать. Сначала она молча наблюдала за ними, потом подошла, склонилась над ним и, потрясая циклопическими грудями с набухшими валиками сосков, бесцеремонно предложила:
— Попробуй, лизни, милашка.
Он приник языком к ее прелестям и ощутил какой-то странный вкус во рту.
— Это настоящий кокаин, дорогуша, — не какой-нибудь сироп. Не стесняйся, тебе понравится.
И тогда он, точно изголодавшись, стал жадно лобзать ее грудь, пока Дон старалась изо всех сил, оседлав его сверху; кроме ленточек в волосах и на щиколотках на ней ничего не было.
— Еще, еще, мой мальчик! — это был даже не крик, а пронзительный визг.
Ему показалось, что у него вот-вот переломится позвоночник или он задохнется, придавленный телесами Лорны. Потом, едва не подавившись гигантским соском, он конвульсивно дернулся и ощутил, как извергается из него семя. Давно его так не заводили. Проклятый порошок действовал безотказно: все его чувства были обострены до предела, а рассудок, затуманенный виски, кокаином и обилием женской плоти, отказывался воспринимать происходящее.
Потом Лорна снова предложила ему понюхать. Деррик всегда старался держаться подальше от наркотиков, но теперь он уже пребывал в состоянии такого экстаза, что у него не возникло и мысли о том, чтобы отказаться. С тех пор ни одна встреча не обходилась без наркотиков, а секс втроем стал привычным делом — на просторной, под пологом, кровати Лорны.
Тем вечером все обстояло иначе. Дон согласилась поехать с ним, и он получил от нее все, чего желал — и даже больше. Однако он чувствовал безотчетное беспокойство, словно она что-то скрывала от него.
Ты болен, Бьюкенен. То, чем ты занимаешься,— это извращение. Ведь она всего лишь ребенок.
Проклиная себя, Деррик включил приемник — послушать новости или «кантри», чтобы хоть как-то отвлечь себя от угрызений совести. Но вместо этого крутили старый рок-н-ролл.
Деррик похолодел — звуки песни, давнишней песни Элвиса, перенесли его назад в прошлое, в ту далекую ночь, события которой он старался стереть из памяти. Love те tender, love mi true…
Ему было семь лет. Однажды ему приснился кошмар; он в страхе проснулся и позвал мать. Она не откликнулась. Шмыгая носом и стараясь унять слезы, он в кромешной темноте пробрался к ее спальне и постучал в дверь. Но никто не отзывался.
— Мама, мамочка! — заревел он и толкнул дверь; она оказалась незапертой. Кровать была заправлена, и хотя стояла глубокая ночь, матери нигде не было: ни в собственной спальне, ни в смежной с ней гардеробной, ни в ванной. Он уже собрался бежать в комнату отца, как вдруг услышал знакомую мелодию — это была ее любимая песня, песня Элвиса, — и он пошел на этот звук, который почему-то доносился не из гостиной, а откуда-то из конца коридора, где находилась дверь в гараж. По полу коричневой змейкой тянулся шнур удлинителя — раньше он никогда его здесь не видел.
Судорожно глотая слезы, Деррик, как зачарованный, брел на звуки музыки.
— Мама! — Холодея от ужаса, он шел, прижимаясь спиной к стене. Казалось, что-то зловещее таилось в протянутом по полу шнуре. Песня внезапно оборвалась, и в доме воцарилась тишина — только где-то мерно урчал мотор.
— Мама!
Элвис снова затянул ту же песню, и тут внимание Деррика привлекло отверстие в нижней части двери, что вела в гараж — маленькая дырочка, в которой исчезал шнур удлинителя.
— Мама! Папа! — позвал он, ощутив в пересохшем рту тошнотворный привкус; изо всех сил налег на дверь — в коридор клубами повалил сизый дым. У него бешено забилось сердце, дышать было совершенно нечем. Сквозь пелену выхлопных газов он разглядел на сервировочном столике их новенький магнитофон. С замиранием сердца он приблизился к матово сверкавшей свежей краской машине, которую отец подарил матери на день рождения, и увидел ее — на переднем сиденье, голова покоилась на рулевом колесе. Попробовал открыть дверцу, но она не поддавалась. Задыхаясь, он с плачем принялся колотить кулаками по стеклу.
Музыка играла так громко, что он едва слышал звук собственного голоса; дым забивался в легкие.
— Мама! Мама! Проснись! — кричал он.
Она не шелохнулась, от едкого дыма и животного страха у мальчика ручьем текли слезы. Деррик все еще барабанил кулачками по стеклу, когда дверь в гараж распахнулась; оглянувшись, он увидел отца — на мертвенно-бледном лице застыло недоуменное выражение, галстук сбился в сторону, волосы всклокочены.
— Что происходит? Деррик, что ты здесь делаешь… Лукреция?
В глазах Рекса застыл безотчетный ужас.
— Нет! Ради Бога! Только не это…
Он опрометью бросился к машине и рванул ручку, потом дрожащими руками стал возиться с ключами и, не найдя подходящего, схватил с полки молоток и начал бить им по стеклу — во все стороны полетели осколки.
— Лукреция! Любовь моя, что же ты наделала? Что я натворил?..
Просунув руку в окно, он поднял предохранитель, затем открыл дверь, выключил зажигание и вытащил из машины безжизненное тело жены. Подарок ко дню рождения стал для нее катафалком.
— Нет!— закричал Рекс, перекрывая заунывное пение Элвиса. Он вынес ее во двор и, бережно положив на траву, припал к полуоткрытому рту, надеясь вдохнуть в нее жизнь.— Звони в полицию!
Деррик как будто прирос к месту.
— Черт побери, Деррик, звони в полицию!
— Я… не… не знаю как… — у Деррика дрожали губы.— Папа, я не…
— Ради Бога, Деррик! Позвони дежурному, скажи, чтобы прислали «скорую» по адресу: дом Бьюкененов на Бьюкенен-лейн.
Деррик судорожно перевел дыхание.
— Я… я… Папа, мама умрет?
Лицо Рекса вдруг приняло отсутствующее выражение.
— Нет, если ты немедленно вызовешь «скорую». Действуй.
Не чувствуя под собой ног, Деррик кинулся в дом. Ему пришлось встать на стул, чтобы дотянуться до висевшего в кухне настенного телефона. Он набрал «ноль» и только тут почувствовал, что обмочился — по ноге стекала тоненькая струйка.
— Пожалуйста, вызовите «скорую помощь», чтобы они спасли мою маму,— захлебываясь от слез, пробормотал он, но женщина на другом конце провода не услышала ничего, кроме рыданий.— Она умирает! Она умирает!..
Даже теперь, спустя десятилетия, его неизменно охватывала смутная тревога, когда он вспоминал
