– Что-о?! – вскричал Богданов.

Наемник кивнул, подтверждая.

– Так! – сказал Богданов с горечью. – Воюют все-таки летом…

– Мы не пойдем! – сказал Данило.

– Как? – удивился Богданов.

– Довмонт наказал нам хранить город. Сборск – ключ к Плескову. Если немцы возьмут его, дорога на Плесков открыта!

– Пока храним ключ, не станет замка!

– Никому не удавалось взять Плесков!

– Все когда-нибудь случается впервые! Ты ведь утверждал: немцы не воюют летом!

– Не кипи! – примирительно сказал Данило. – Рассуди сам! От кого мы знаем о войске ордена? От него! – сотник кивнул на Конрада. – А ему кто сказал? Гонец ордена! Что, если выманивают? Забыл, как немцы хотели Сборск? Сначала подослали Казимира, когда не вышло, полонили тебя. Анну едва не убили… Немцы хитры! Не знаю, какой дорогой они прошли к Плескову, но очень может быть, что и не ходили – затаились где-то неподалеку. Выйдем, а они захватят Сборск! Нет уж! Вышлем разведку к Плескову, все обстоятельно разузнаем…

– Тем временем Плесков возьмут!

– Не получится. Стены высоки, кметы отважны.

– Их слишком мало. Довмонт услал дружину в помощь шурину, сам говорил. Черт бы побрал ваши княжьи свары! С немцами надо воевать, а не со своими!

– Свои бывают хуже немцев! – вздохнул Данило.

– Значит, не пойдешь?

– Нет!

Богданов посмотрел на Евпраксию. Та помедлила и кивнула, подтверждая слова сотника.

– Пойдем без вас! – сказал Богданов, вставая. – Я и Конрад. Плот для самолета не разобрали?

– Цел! – сказал Данило.

– Прощайте!

Во дворе Богданова догнал Конрад.

– Они правы, кондотьер! – сказал тихо. – Ландмейстер может хитрить.

– И ты? – обозлился лейтенант.

– Я с тобой! – заверил Конрад. – А вот парни не пойдут. Если им не заплатят!

Богданов взглянул бешено.

– Мы наемники, кондотьер! – сказал Конрад. – У нас нет дома, семьи, земель, все наше имущество – латы, алебарды, мечи. И серебро… Солдат должен знать, за что льет кровь!

– Довмонт звал тебя на службу!

– Но кондотты не заключил, следовательно, не заплатит. Присяга тебе кончилась, мы свободны. Парни уважают тебя, кондотьер, они помнят, как ты отдал честь погибшим и лечил раненых. Они не будут сражаться против тебя, но бесплатно воевать тоже не станут. Хочешь войны – плати!

– Идем! – сказал лейтенант.

В капонире он вытащил из гаргрота мешок Путилы, некогда брошенный туда и забытый в череде последних событий, швырнул на землю кожаное покрывало кабины, высыпал на него серебро.

– Годится?

Конрад взял из кучи гривну, взвесил на ладони.

– На какой срок кондотта?

– На сколько серебра?

– На месяц.

– Значит, месяц!

– Идет! – наемник стал ссыпать слитки в мешок.

– Конрад! – спросил Богданов. – Твои люди готовы умереть за кусок серебра?

– Без серебра они умрут еще скорее. Мир, в котором мы живем, жесток, кондотьер. Нищим жалеют хлеба, из поселян тянут последние соки… Лучше пасть с серебром в сумке, чем подыхать на дороге оборванным нищим. Не знаю, сколько нас уцелеет в битве, но доля выживших возрастет за счет убитых – таков обычай. Мои парни не привыкли копить, живут от выдачи к выдаче. Их сумки пусты. Серебро поможет прожить месяц-другой, после найдем кондотьера. Возьмет нас Довмонт на службу – хорошо, нет – пойдем к другому. С серебром в сумке сражаться веселей! – Конрад завязал мешок.

– Денежное довольствие получил? В расчете? – спросил Богданов.

Конрад кивнул.

– Тогда слушай боевой приказ! Выступаем немедленно! Шесть солдат на плоту, остальные верхом. Вперед выслать разведку, с плотом держать зрительную связь. Надо обсудить план действий, поэтому ты – со мной!

– Понял, кондотьер! – рявкнул Конрад, вскакивая.

Колокола били часто и тревожно. Набат плыл над Плесковом и окрестностями, отражался от быстрых вод реки Великой, ударялся в высокие каменистые берега и гулким эхом уносился вдаль. Подчиняясь зову яростной бронзы, бежали к Плескову жители близлежащих весей и посада. Волокли на плечах наспех схваченные пожитки, тащили за руки малых детей, спотыкались, падали, вставали и вновь бежали к распахнутым настежь городским воротам.

«Безумцы! – подумал Готфрид, привставая на стременах. – Держать ворота открытыми в виду врага! Довмонт чрезмерно жалеет своих подданных. Что ж…»

Ландмейстер оглянулся. Принц Вальдемар догадался сам. Датская конница, скакавшая по новгородской дороге, увидела цель. Опустив копья, всадники устремились вперед. Сейчас они настигнут беженцев, размечут и на плечах безоружных ворвутся в Плесков. После чего братьям ордена главное – не опоздать…

Готфрид хотел отдать повеление, но не успел. С возвышения, мимо которого бежала дорога к Плескову, из-за тына, прямо в лица датчанам ударили стрелы. Передние кони преследователей сунулись мордами в землю, всадники вылетели из седел, следовавшие за ними стали натягивать поводья. Узкая улица не позволяла объехать упавших, задние конники налетали на передних, ряды датской конницы смешались. Из-за тына выстрелили снова, вызвав сумятицу и переполох в рядах погони. Тем временем отворились ворота в ограде, из них выскочили люди в длинных рясах с копьями и дубинами. Прежде чем преследователи опомнились, рясофорные прикололи раненых коней, загородив их трупами улицу, добили выпавших из седел датчан, подобрали их оружие и скрылись за захлопнувшимися створками. Из-за тына в гущу всадников вновь полетели стрелы. Конница подалась назад. Ландмейстер перевел взгляд на Плесков. Хвост толпы беженцев втягивался в ворота. Опоздали…

– Это что?! – проревел Готфрид, указывая на тын. – Отвечай! – крикнул Жидяте.

– Монастырь! – сообщил сотник. – Снетогорский.

– У вас монахи сражаются?

– Братья ордена тоже монахи.

– Наш орден военный! Обычные монахи сидят в монастырях и молятся. Они не прикасаются к оружию, это запрещено уставом. Почему ваши посмели?

– Не ведаю!

– Сам русский и не ведаешь?

– Господин! – поклонился Жидята. – Я по происхождению русский, но давно живу в Ливонии. Я не бывал в русских монастырях, меня туда не посылали.

Готфрид наградил сотника бешеным взглядом.

– Зигфрид!

Дюжий брат с крестом на белом сюрко подъехал.

– Взять! – велел ландмейстер, указывая на монастырь, и повернулся к Жидяте. – Где еще монастыри?

– Мирожский, за рекой.