поручить кнехтам, но держать их рядом. Датчане ворвутся в Плесков пешими, как только бой переместится за стены, братья сядут на отдохнувших коней и поскачут к воротам. В тесноте улиц, укрытый латами, боевой рыцарский конь валит и расшвыривает пешцев неудержимо. Датчане кинутся грабить первые же дома, не следует им мешать. Достаточно, чтоб они открыли дорогу в город. Плана Плескова у датчан нет, а вот братья знают расположение улиц и домов, как Господню молитву. Заранее выучили. Действовать следует, как оговорено: пробиваться к центру. В мелкие стычки не вступать, стремиться к палатам боярской старшины и собору – там хранилище ценностей. Кто захватил добычу, тот диктует условия дележа… Комтуры разъезжались, когда прискакал гонец.

– Наемники Конрада высадились в миле отсюда! На плотах приплыли. Надевают латы, скачут сюда. Зачем-то привезли копну сена…

«Думают ночевать в поле! – мысленно улыбнулся Готфрид. – Запасливые! Не верят, что захватим город сегодня. Куда их направить?»

В суете первых часов Готфрид забыл о наемниках и не слишком на них надеялся. Они, однако, прибыли. Что делает серебро! Это не за выкуп русским служить…

– Пусть станут позади, загородят дорогу и ждут повелений, – ландмейстер указал место. – Если какая- либо дружина русских вздумает прийти на помощь Плескову, Конрад прикроет. Здесь узко, не обойти, сотня легко сдержит тысячу.

Гонец ускакал. Готфрид поднес ладонь ко лбу и стал наблюдать, как датчане, закрываясь щитами, ладят перед воротами таран…

Со стены смотрел на копошащихся врагов Довмонт. Ярость душила князя. Проглядел, упустил! Богдана называл куренком, а сам хуже. После похищения богатыря следовало догадаться: орден не угомонится. Сначала Казимир в Сборске, после нападение на Богдана в Плескове, попытка уничтожить богатырскую птицу… Потерял ты, князь, нюх, как старый пес! Следовало, как Ласке, плеснуть зелья в мед! Врага привычно ждал с запада, понадеялся на Сборск. Там Данило с Евпраксией, Богдан с птицей – не укусишь! Нашли, куда укусить, в подбрюшье бездоспешное… Пришли со стороны, где дальней сторожи нет. Прозевал ты, князь! Обленился, привык, что в рейзы орден ходит зимой, а немцы взяли и явились летом. С датчанами – вон их стяги! Подгадали час, когда Довмонт с малой дружиной… Урок с Путилой не пошел впрок. Орден не жалеет денег лазутчикам, потому все ведает о Плескове. Довмонт об ордене не ведает…

Князь явственно ощутил на плечах груз прожитых лет. Тридцать три года княжения в Плескове… Руки еще крепки, а ноги сдают. Волосы побелели, лицо в морщинах. Но самое главное, он растерял остроту ума и способность предвидеть замысел врага. Сегодня будет его последний бой… Пасть, защищая свой дом, – честь для воина, если гибнешь не зря. Не пустить врага к родному порогу, спасти семью! Сегодня это не удастся, враг велик числом. Кметов Довмонта сомнут, горожанам против немцев с датчанами не выстоять. Плесков вырежут, как некогда сам Довмонт вырезал двор Миндовга…

Над головой пропела арбалетная стрела. Датчане начали обстрел стен. Стоявший рядом Давыд тронул Довмонта за плечо:

– Отец…

Довмонт покосился свирепо, Давыд умолк. Князь глянул за забороло. Перед воротами внешнего города, получившего имя Довмонта, датчане прилаживали таран. Привратная стража бросала сверху камни, но те отскакивали от скатной крыши, укрывавшей орудие. Крышу немцы соорудили из снятых в посаде тынов, на каркас тарана пошли бревна чьей-то избы. Враг действовал быстро и умело. Довмонт глянул во двор. Под котлами со смолой только-только разгорались костры. Не успеют вскипятить, не успеют…

– Дружину – во двор городка! – велел князь притихшему сотнику. – Всю! Встать против ворот, взять копья и загородиться щитами! Горожан не брать, пусть обороняют Кром. Скажи кметам: за спинами – наши жены и дети! Сами знают, что будет, если немцы прорвутся…

Сотник построжел лицом и загремел сапогами по лестнице. Довмонт глянул на сына и попробовал, легко ли выходит из ножен меч. Дружина ляжет во дворе костьми, как и он с сыном. Им не уцелеть. За тридцать три года счастливой жизни надо платить. Жаль, нельзя расплатиться одному… Они завалят двор трупами датчан, может, это остановит врагов. Побоятся приступать к Крому. В глубине души Довмонт понимал: не побоятся. За спинами датчан ждет орден… Зато Довмонт не увидит, как падет Плесков. Хотя там, на небе, ему, наверное, покажут. Чтоб и в загробной жизни мучился. Довмонт скрипнул зубами.

Давыд тронул его за рукав. Князь сердито скосил взор и удивился: сын указывал куда-то в небо. Довмонт пригляделся. Черная точка приближалась к городу со стороны солнца. Вот она увеличилась в размерах, затем еще… Неужели?

– Богдан! – радостно крикнул Давыд.

Довмонт вцепился в забороло. Богдан! Сверкающий диск вместо головы, двойные крылья, торчащий вверх хвост… Птица летела высоко, ее громкий клекот почти не доносился с неба; вернее, его заглушал шум под стенами – датчане пустили в дело таран. Враг птицу пока не видел. Вот она приблизилась, мелькнула над городом и стала разворачиваться по плавной дуге. «Что он задумал?» – удивился Довмонт. Тем временем Богдан снизился и повел птицу вдоль стен – прямо над головами выстроившегося для штурма войска. Дальнозоркими глазами князь различил черную каплю, отделившуюся от птицы; набирая скорость, та летела вниз. Довмонт проследил ее взглядом. Капля ухнула в гущу датчан, на этом месте вспух огромный куст. Бревна, люди, кони взлетели вверх и разнеслись в стороны. По ушам ударило тяжко и гулко. А с неба летела уже другая капля…

– Вели дружине – на конь! – крикнул князь Давыду. – Моего жеребца привести! Изготовиться и ждать!

Он обернулся к заборолу как раз вовремя – второй гигантский куст вспух среди вражеского войска…

С километровой высоты вид открывался великолепный, Богданов быстро оценил обстановку. Осаждавшие плотно сгрудились с южной стороны Плескова, заполнив не только улицы посада, но и дворы домов. Собственно, более сгрудиться негде. С запада мешает река Великая, с востока – Пскова, на севере они сливаются за городом прямо под высоким, отвесным каменистым берегом. Осаждавшие готовятся к штурму и не ждут нападения. Им бы рассредоточиться, но в тринадцатом веке не знают о воздушных бомбардировках…

– Целься в гущу! – крикнул Богданов в переговорное устройство. – Я уйду подальше от стен, иначе своих осколками зацепим! Не спеши! Два захода!

– Поняла! – подтвердила Аня.

Богданов развернул «По-2» над Великой и снизился до шестисот метров – лучшей высоты для бомб. Наставление требует лететь выше, но с шестисот точнее прицел. Он вел самолет над посадом – ровно и прямо. «По-2» слегка «вспух», отправив первую ФАБ-50, но удержался на курсе. Вниз ушли вторая бомба, затем третья. Занятый управлением, лейтенант не видел разрывов. За Псковой он развернул самолет и только здесь оценил эффект налета. Внизу будто муравейник разворошили: крохотные черные фигурки метались в панике, но не убегали. «Добавим!» – с веселой злобой подумал Богданов, беря боевой курс. Он вел самолет туда, где на земле было черно от врагов. Когда последняя ФАБ-50 ушла вниз, Богданов развернул «По-2» и спустился до бреющего. По пути к Плескову они разделили боезапас. По наземным целям штурману стрелять несподручно, «ДТ» оставили два диска. Остальными патронами снарядили ленту крыльевого «шкаса» – получился почти полный боекомплект. Менее минуты беспрерывной стрельбы, полтысячи бронебойно-зажигательных, бронебойно-зажигательно-трассирующих, пристрелочно- зажигательных и обычных пуль из магазинов «ДТ»…

Целиться было легко: плотная масса людей, уцелевших после бомбардировки, все еще не понимала, что происходит, и потому суетилась в растерянности в посаде и за его границами. Богданов взял правее, туда, где не было домов и тынов, а на открытом пространстве стояли в изумлении воины в плащах с тевтонскими крестами.

– Вот вам Русская земля! – яростно закричал Богданов, нажимая гашетку. – Вот вам русский город! Жрите!

Обозначенный трассерами смертоносный стальной кнут смел строй тевтонцев, повалив их наземь, как кегли. Плотные порядки немцев сослужили им дурную службу. Бронебойные пули легко прошивали доспехи вместе с заключенными в них телами, после чего разили следующих… «По-2» проскочил над головами