немцев к реке, над Псковой Богданов развернулся. Глазами он искал толпу погуще и нашел: осаждавшие отхлынули от стен и клубились возле посада. Богданов взял прицел и нажал гашетку. Плотный рой пуль будто осадил черное облако, заставив его лечь на землю. «Шкас» умолк.

– Кончились патроны! – крикнул лейтенант в переговорное устройство. – А у тебя?

– Тоже! – отозвалась Аня.

Богданов подумал, что ей приходилось несладко. Снимать тяжелый «ДТ» со шкворня, перебрасывать с левого борта на правый… И все это на лету, когда самолет хоть немного, но болтается… Богданов взял курс на юг и спустя несколько минут приземлился на речном берегу. Здесь еще колыхался на воде плот, на котором доставили «По-2», лежали вороха сена, которым укрывали самолет. Вокруг не было ни души – рота наемников ушла к городу. Богданов заглушил мотор, выбрался на крыло, сел. Аня спрыгнула на землю и стала перед ним.

– Закурить бы! – вздохнул лейтенант.

Аня открыла гаргрот, покопалась и принесла коробку «Севера». Богданов изумленно взял коробку, открыл – внутри болталась единственная папироса.

– Откуда?

– Нашла в самолете, когда прибиралась. Забыл кто-то.

Богданов взял папиросу, привычно дунул в мундштук и примял его пальцами. Аня чиркнула спичкой.

– Были в вещмешке! – пояснила в ответ на удивленный взгляд.

Богданов прикурил, затянулся. Горячий дым ободрал горло, заставив летчика закашляться.

– Черт! Отвык!

Богданов бросил папиросу и притоптал каблуком. Аня засмеялась, он не поддержал.

– Там люди гибнут! – сказал с горечью.

– Конрад справится! – возразила Аня.

– Не Конрад, а Довмонт! – возразил Богданов. – Без него швейцарцам капут. Слишком много гадов!

Аня села рядом, приникла к его плечу.

– Хоть бы коня оставили! – пожаловался Богданов. – Пешком пока дойдешь…

– Правильно сделали, что не оставили! – сказала Аня. – Непременно поскакал бы, влез в драку… Получишь стрелу, кто исцелит? Конрад умный! Кметов у князя хватает, пилот один.

– Толку от пилота! – вздохнул Богданов. – «Эрэсов» нет, бомб нет, патроны кончились. Две обоймы к «ТТ»…

Она погладила его по руке. Он обнял ее за плечи.

– Это был лучший наш вылет! – сказала Аня…

Когда птица скрылась, распахнулись ворота Довмонтова города. Датчан возле них не было – в страхе убежали к посаду. Выскочившие наружу кметы столкнули с пути громоздкий таран. Почти немедленно из ворот вынеслись всадники. Довмонт с обнаженным мечом в руке скакал первым, Давыд – чуть позади, следом немолодой сотник, за ним – десятники и простые кметы с копьями наперевес. Конная лава врезалась в толпу датчан. Копья пронзили ближних врагов и застряли в их телах. Всадники бросили древка, достали мечи. Тяжелые клинки в руках кметов стали равномерно подниматься и падать. Датчане подались назад и побежали. Их оставалось все еще много – трое, четверо против одного русского, но они более не были войском. Оглушенные, потерявшие кураж и стойкость, обуянные паническим страхом, датчане думали только о спасении. Кто мог, вскакивал на коня и гнал его в панике, безлошадные бежали так. Пешие гибли первыми. Нет более приятного занятия для всадника, чем рубить бегущего. Тяжелые, остро отточенные клинки кметов рассекали кольчуги и панцири, впивались в нежную человеческую плоть, терзали ее, добираясь до горячих сердец, исторгали души из тел. Алая кровь била тугими струями, обильно орошая сухую землю, а подкованные копыта коней топтали ее, превращая в липкую грязь…

Войско ордена стояло в отдалении, осколки бомб не зацепили его. После первого разрыва ландмейстер изумленно поднял взор и заметил над посадом странную птицу с двойными крыльями. От птицы отделилась черная капля, ударила в землю, на этом месте вырос огромный дымный куст. Невыносимый грохот ударил по ушам, высоко над землей взлетели бревна, тела людей и коней…

– Содом и Гоморра! – воскликнул стоявший рядом Зигфрид. – Пресвятая Дева!

«Содом и Гоморра! – толкнулось в виски Готфрида. – Монах говорил… Ему было ведомо…»

Он повернулся к Жидяте. Лицо сотника стало серым.

– Ты говорил: Адальберт убил птицу!

– Убил, убил!.. – забормотал Жидята. – Богдан другую нашел, у них птиц много… Эти русские – все чародеи… Надо бежать, бежать не медля…

– Заруби его! – велел Готфрид.

Зигфрид вытащил меч, замахнулся. Жидята дал шпоры коню. Жеребец прыгнул и понесся прочь. Зигфрид догнал и на скаку ткнул сотника острием. Жидята взмахнул руками и завалился на бок. Ландмейстер не видел этого. Обернувшись к Плескову, он, как зачарованный, наблюдал за разгромом датского войска. Воины Вальдемара испуганно метались на узких улочках посада меж высоких тынов, падали и снова бежали, но безжалостная смерть, падая с неба, настигала их везде. Войско ордена пока не страдало. Готфрид хотел произнести благодарственную молитву и поднял руку для крестного знамения, но тут птица устремилась к ним. На нижнем крыле ее заплясал огонек, от него протянулась к стягам ордена огненная плеть. Братья, сержанты и кнехты ряд за рядом стали падать на землю. Птица пронеслась совсем близко от Готфрида, ландмейстер заметил головы двух людей, торчавших из ее тела. Внезапно огонек заплясал сбоку птицы; рядом с ландмейстером закричала раненая лошадь, упал на землю комтур Кенигсберга. Затем еще один брат, другой…

– Ландмейстер! Надо уходить! – крикнул Зигфрид над самым ухом.

Готфрид глянул на свое войско. Его больше не было. Уцелевшие под огнем братья и кнехты на конях и пешком бежали прочь от города. Толпа людей в белых плащах запрудила проход меж высоких тынов и неслась прямо на строй воинов в латах. «Это Конрад! – вспомнил Готфрид. – Его сейчас сомнут. Ему надо расступиться!» Однако наемники и не подумали сделать это – стояли неподвижно. Прямо на строй неслись всадники в белых плащах, грозя смять и растоптать непонятливых, Готфрид замер в ожидании. Когда от морд коней до первого ряда швейцарцев осталось совсем ничего, сверкнули, перегородив дорогу, окованные железом щиты. Головы наемников исчезли за ними, зато появились и заблестели на солнце наконечники алебард. «Что он делает!» – хотел вскричать Готфрид, но слова засохли в горле. Кони бегущих братьев с размаху налетели на стальные жала и закричали, вставая на дыбы. Всадники падали на землю, некоторые свалились вместе с лошадьми. Алебарды отдернулись, взмыли вверх и с размаху упали на головы уцелевших. Затем еще и еще…

– Изменник! – крикнул за спиной Зигфрид.

«Он не изменник! – мысленно возразил Готфрид. – У русских нашлось серебро…»

Первый ряд швейцарцев убрал алебарды и присел за щитами. Над ними возникли арбалетчики. Они прицелились и спустили тетивы. Тяжелые болты ударили в конных братьев, сбивая их с седел. Арбалетчики исчезли, но на их место встали другие. Новый рой стрел полетел в лица беглецов. Затем еще и еще…Толпа перед наемниками замерла, попятилась, а после, все быстрее и быстрее, покатилась обратно. Люди бежали, не разбирая пути. Конные топтали пеших, задние, расчищая себе путь, кололи и рубили передних. У ландмейстера больше не было войска, осталась вооруженная толпа, в которой каждый думал о себе. Зигфрид тронул ландмейстера за плечо:

– У пристани стоят корабли! Вальдемар подогнал, чтоб грузить добычу. Скачем! Нельзя медлить!

Готфрид позволил себя увлечь. Маленькая группа всадников в белых плащах, скакавших под развернутыми стягами, подсекла толпу. Как капля, бегущая по стеклу, собирает соседние капли, так и отряд ландмейстера стал вбирать в себя беглецов: сначала одиночек, затем – целые группы. Братья и кнехты видели ландмейстера, скакавшего под стягом, и вбитое намертво послушание оживало в их сердцах. Воины стряхивали безумие и устремлялись следом. К пристани подскакала уже не толпа, войско. Расстроенное, отступающее, но послушное командам.

Датские моряки не успели угнать суда. Оглушенные происходящим, они растерялись и помедлили. Увидав тевтонцев, датчане благоразумно забыли, чьи они подданные. С борта самого большого судна спустили широкую сходню, Готфрид и знаменосец влетели на корабль прямо в седлах. Коня ландмейстера