это для тех, кто полагает, что это так просто: взять да прийти к первому секретарю. Однако же Анна Ефимовна пришла и попала, потому что времена нынче пошли такие, когда и первые секретари проигрывают на выборах - и тогда, естественно, сразу же начинают думать о победе на следующих. Анна Ефимовна же попала на прием еще и потому, что записалась заблаговременно. И пришла вовремя, и была принята.

- Здравствуйте, товарищ Землянина, - радушно ответил на ее приветствие секретарь, которого звали Федором Петровичем. - Садитесь, пожалуйста. Что привело вас ко мне? Я, признаться, не очень понял, хотя помощник мне докладывал и заявление ваше о восстановлении в рядах партии - вот, у меня на столе. Объясните, пожалуйста, вкратце: при каких обстоятельствах выбыли из партии? Исключены были? Кем, за что? Рассматривала ли дело Комиссия Партийного контроля?

Говоря это, секретарь выглядел несколько удивленным, да и был таким на самом деле. Что ж удивительного: все последние месяцы люди из партии в основном уходили, а вот такая просьба о восстановлении была за ощутимое время, пожалуй, первой. Вот почему он, спрашивая, очень внимательно вглядывался в посетительницу: человек, как-никак, немолодой, значит - со всякими извивами психики, мало ли что... А может быть еще - и того хуже.

- Федор Петрович! - отвечала Анна Ефимовна, глубоко задетая одним уж предположением о том, что она могла совершить нечто, заслуживающее исключения из монолитных рядов КПСС. - Меня из партии никто и никогда не исключал! Безусловно, я выбыла из нее, да - на некоторое время! Но время это прошло, и я ходатайствую о восстановлении. И надеюсь, что вопрос решится очень быстро. Я не привыкла, Федор Петрович, находиться вне партии. Тем более в такое сложное время, как сейчас.

- М-да, время, действительно... - проговорил Федор Петрович, глядя при этом куда-то вдаль. - Но партия... - он глянул на нее мельком, - Анна Ефимовна, партия выдержит. Выстоит. Она избавится от всего лишнего в своих рядах, от раскольников и ревизионистов всех мастей, от тех, кто хочет дискредитировать партию в глазах народа и лишить ее занимаемого ею места, авангардной роли в нашем обществе. Заверяю вас! Да! Слушаю! Нет! Ни в коем случае! Я заверил и Юрия Анатольевича, и Ивана Кузьмина... Есть ведь ясная установка. Так и сделайте. Все, пока.

Тут следует заметить, что последние двадцать семь слов были адресованы не Земляниной, но собеседнику на другом конце телефонной линии. Звонки то и дело вторгались в их разговор, но мы не станем отвлекать внимание читателя ненужными подробностями. Скажем лишь, что, закончив телефонный разговор, Федор Петрович несколько секунд обождал, прежде чем вернуться к теме.

- Так, - сказал он затем. - При каких же обстоятельствах вы из партии выбыли, по вашим словам, на срок? Приостановили членство? Работали в правоохранительных органах? Уставом, товарищ Землянина, приостановка стажа не предусматривается. Или вы были осуждены за совершенные преступления? Однако, если коммунист приговаривается судом к определенному сроку, то уж из рядов партии он исключается, заверяю вас, навсегда!

- Из партии, - сказала Анна Ефимовна, - я выбыла по причине смерти.

- Чьей смерти? - спросил Федор Петрович, понявший это так, что чья-то смерть в свое время потрясла его нынешнюю посетительницу настолько, что последняя положила на стол свой партийный документ. Или, может быть, это она сама нечаянно причинила кому-то смерть и, не будучи осужденной, все-таки испытывала настолько сильные угрызения совести, что сочла себя недостойной...

- Моей смерти, чьей же еще? - ответила Анна Ефимовна.

- То есть, это следует, видимо, понимать иносказательно? - осторожно спросил секретарь, быстро соображая, не вызвать ли милиционера снизу. Лучше бы, конечно, скорую помощь с санитарами, но ведь пойдут потом разговоры, что, мол, из райкома отвозят прямиком в желтый дом...

- Отнюдь, - возразила Анна Ефимовна. - Нет, я просто умерла, как это случается со всеми.

- Что же так? - машинально поинтересовался Федор Петрович, чувствуя себя все менее уютно в кабинете, не столь давно перешедшем из собственности Моссовета в нераздельное партийное владение.

- Это не столь важно, - сказала Землянина, не любившая вспоминать о той печальной поре. - Своею смертью, как принято выражаться.

- Вы, значит, полагаете, что это неважно? - спросил секретарь, одновременно нажимая кнопку. Помощник явился на вызов безотлагательно.

- Присядь, Иван Сергеевич, посиди, послушай. Случай с товарищем интересный.

Вдвоем было все-таки надежней: если она и в самом деле - с приветом, то они, говорят, обладают силой неимоверной.

Помощник послушно присел.

- Ты поближе, Иван Сергеевич, поближе.

Помощник переместился вдоль длинного стола и расположился поближе.

- Я вот тебя, Иван Сергеевич, сейчас введу в суть вопроса.

- Знаком я, Федор Петрович. Все документы изучил, и потом мы запрос и в партархив посылали, и в бюро ЗАГС. Случай, действительно, из ряда вон выходящий, уставом партии, а также инструкциями и постановлениями не предусмотренный.

- Да, - подтвердил Федор Петрович, - на этот счет даже и в проекте нового устава ничего не говорится. Однако, товарищ Землянина, из документов следует, что вы состояли на учете в Краснопресненском райкоме партии куда дольше, чем у нас. Вас там, безусловно, знают лучше. Почему бы вам для решения вопроса о вашей партийности не обратиться туда?

- Потому что умерла я у вас, - ответила Землянина, - и партбилет мой после смерти был сдан в ваш сектор учета. То есть, я вынужденно выбыла из рядов в вашем районе, тут и должна в них вернуться.

- Логично, - согласился Федор Петрович. - А скажите, Анна Ефимовна: из документов следует, что вы... м-м... выбыли в возрасте семидесяти двух лет. Выглядите вы куда моложе. Это очень приятно, разумеется, но...

- Когда происходило мое возрождение, - отвечала Анна Ефимовна, - мой сын воспользовался старой записью...

- Сын? - переспросил секретарь. - При чем тут сын?

- Так он же меня и реставрировал. Он ученый...

- Ах, вот как. Ну и что же?

- То, что мне сейчас примерно - практически - шестьдесят с небольшим, хотя календарно, если бы не этот перерыв, было бы восемьдесят с хвостиком.

- Возрождение, вы говорите? - взглядом испросив разрешения, вмешался Иван Сергеевич. - Возрождение, товарищ Землянина, это скорее из историко-культурной терминологии. А то, что произошло с вами, уместнее было бы назвать воскрешением из мертвых.

И он, несколько приподняв брови, почему-то покачал головой.

- Возрождение, воскрешение - какая разница? - проговорила Землянина, менее всего думавшая сейчас о терминологии.

Теперь покачал головой и Федор Петрович.

- Ну нет, - сказал он, прищурясь, - разница есть, и немалая. Странно, что вам, товарищ Землянина, в прошлом члену партии с немалым стажем, она не бросается в глаза. Даже обладая элементарным политическим чутьем, можно было бы понять, что 'воскрешение' - совсем не то, что 'возрождение'. Потому что термин этот, как вы прекрасно знаете, относится к сфере религиозной. А партия, товарищ Землянина, к религии относится по-прежнему отрицательно, как к искаженному, неверному мировоззрению, уводящему людей в сторону от понимания подлинных задач трудящихся. То, что в рамках перестройки и гласности религия, как может показаться, восстановлена в некоторых правах, вовсе не значит... Но скажите мне: как вы сами, коммунистка, насколько я могу судить, во всяком случае, по убеждениям... так ведь?

- Безусловно, - гордо кивнула Землянина.

- Какую оценку вы сами можете дать своей деятельности по вашему... восстановлению в живых, в ходе которой вы прибегли к помощи идеологически чуждого партии - и вам, следовательно - мировоззрения? Нет ли в этом элементов оппортунизма, беспринципности и отхода от атеистического мировоззрения?

- Категорически протестую, - твердо ответила Землянина. - Я ни слова не говорила о воскрешении. Меня не воскрешали! - вы правы, для коммуниста это звучало бы по меньшей мере странно. Меня