сказал:

— Вас освободят при довольно романтических обстоятельствах.

Как мы уже отметили, реакция дуче на эти слова была довольно истеричной.

Человек, сидевший напротив Низи, давно уже разуверился в освобождении. Он был подобен сломленному невзгодами крестьянину, боявшемуся своего будущего. Прошедшей ночью он услышал по радио заявление Бадолио, намеревавшегося передать его союзникам, и попытался неумело вскрыть себе бритвенным лезвием вену на левой руке. Вызванный Файола тут же смазал ему ранку йодом и наложил повязку. Дуче был уже не тем пленником, который в казарме Легнано спросил одного из карабинеров:

— Почему оркестр не играет более «Джиовинеццу»?

Отбросил он свою гордость и в Понце, когда монахиня сказала оркестру школьников, попытавшихся его приветствовать:

— Ребятки, мы этого более не делаем.

Генрих Герлах в это время, как одинокая птица, находился на высоте более трех тысяч метров над отдаленной грядой Монте-Корно, прикрываясь ее вершиной от взоров охраны гостиницы. Он держался в этом районе уже полчаса, и горючее было израсходовано наполовину. Полетное время «шторьха» ограничивалось тремя с половиною часами, а планеров все еще не было видно.

Наконец, планируя на порывах бокового ветра, чтобы экономить горючее, Герлах увидел их. Два планера. «Боже мой, — подумал он, — всего два — остальных разбомбило, что ли? Справятся ли с задачей восемнадцать десантников?» Герлах решил к ним присоединиться.

Отто Скорцени был очень недоволен: все шло не так. По непонятным причинам через несколько минут после начала полета первый планер, летевший на буксире, в котором находился Ланггут, вдруг сделал левый разворот над Тиволи и исчез из виду. Планер Скорцени стал ведущим. И хотя он шел на тросе длиною около двадцати метров, планер неожиданно резко пошел вниз. Люди не слышали ничего, кроме свиста ветра.

Пилот планера Майер-Венер сверил снимок и карту. Темное пятно стало принимать четкие очертания здания подковообразной формы. Между его концами было не менее 150 метров. Маленькие фигурки людей посыпались из дверей главного входа. В этот момент Венер увидел то, что летчики принимали за «участок гудронированной дороги». Это была основная лыжная трасса.

Земля приближалась — земля, покрытая кустарником, жухлой травой и валунами. Скорость составляла около ста километров в час. И Венер принял решение. Отцепившись от троса, он направил планер к дому и сел в десяти метрах от террасы гостиницы, прямо на скалу.

Находившийся в здании генерал-инспектор Джузеппе Гуэли, в свою очередь, принял мгновенное решение. Письменное распоряжение начальника штаба карабинеров гласило: в случае попытки освобождения Муссолини его следовало пристрелить. Однако в связи с бегством Бадолио и верховодством немцев положение изменилось. Штаб-квартира полиции в Риме к тому же призвала к «благоразумию и осторожности». Гуэли, раздевшись, отдыхал в своей комнате на третьем этаже, когда туда стремительно, ворвался лейтенант Файола.

— Что нам делать? — спросил лейтенант.

— Не оказывать никакого сопротивления! — приказал Гуэли.

— Не стреляйте, не стреляйте! — стали кричать оба из окна, когда десантники из приземлившегося планера бросились к гостинице.

С головным отрядом шел и. генерал Солети, белый как мел после совершения самого ужасного в своей жизни полета, и выкрикивал то же самое. В окне второго этажа показалась лысая голова Муссолини, который вскрикнул:

— Не проливайте кровь!

И тут начался кромешный ад. На маленькое плато один за другим садились планеры. От склонов гор отражался рев самолетов-буксировщиков. На ступенях гостиницы грохотали сапоги десантников, в будках неистово лаяли сторожевые собаки. Оберштурмфюрер Карл Менцель, увидев Муссолини, рявкнул:

— Хайль дуче!

В правой его ноге отдалась нестерпимая боль: неудачно приземлившись в кустах, он сломал лодыжку.

Отто Скорцени и следовавший за ним унтер-офицер Отто Швердт устремились к главному входу в здание. Сквозь открытую дверь они увидели итальянского солдата, склонившегося над радиопередатчиком. От удара сапога Швердта аппарат полетел на пол, а когда Скорцени выпустил автоматную очередь, бывшие в комнате люди разбежались кто куда. Внешний мир остался без сообщения о дерзком налете. Поскольку из этой комнаты не было выхода в основное здание, унтер-офицер нагнулся, и Скорцени вскарабкался по его спине на террасу. За ним полезли другие. С этого момента не раздалось более ни одного выстрела.

Проскочив бегом по террасе, Скорцени достиг главного входа. Группка карабинеров попыталась перегородить ему путь. Тогда он снова дал автоматную очередь поверх их голов, а Швердт крикнул:

— Руки вверх!

Справа вверх вела лестница. Перепрыгивая через три ступени, Скорцени взлетел наверх. За ним по- прежнему следовал Швердт, ведь и ему предстояла честь освободить Муссолини. На втором этаже Скорцени инстинктивно открыл дверь под номером 201. Небольшая прихожая со стоячей вешалкой для шляп и платяной шкаф, дверь в ванную, двуспальная кровать, кожаное кресло и на столе портрет Бруно Муссолини в траурной рамке. В центре комнаты — трое мужчин: Гуэли, Файола и Муссолини. Да, это был Муссолини, которого Скорцени видел на балконе дворца Венеция в 1934 году, когда был в Италии в качестве туриста. Правда, в этом «старом, сломленном пленнике» сейчас было трудно узнать фашистского дуче.

Скорцени почти инстинктивно представился:

— Дуче, меня прислал фюрер! Вы свободны! Муссолини бросился к нему и стал целовать, воскликнув:

— Я знал, мой друг Адольф Гитлер не оставит меня в беде!

Скорцени же подумал, уцелел ли его планер от удара об землю.

Восторженные крики раздались с площадки, когда десантники поняли, что задание выполнено. Серьезно пострадал только восьмой планер. Согнанные в большую столовую комнату карабинеры были разоружены без сопротивления. Белая простыня, вывешенная в окне, означала их капитуляцию. Другая простыня была разложена на площадке у дома, чтобы обозначить место приземления Герлаха на своем «шторьхе». Когда Скорцени спускался по лестнице, один из карабинеров протянул ему бокал красного вина, сказав по-рыцарски:

— Победителю!

На станции фуникулера в Ассерджи раздался звонок телефона. Трубку взял майор Морс.

— Операция прошла успешно. Дуче жив.

Отто фон Берлепш поспешил сообщить об этом вниз.

Морс посмотрел на часы. Было всего 2.17 пополудни.

Поскольку Скорцени ушел решать вопрос об эвакуации дуче, с ним остался Карл Радль. Поболтав несколько минут о том о сем, Муссолини вдруг спросил:

— А чем занимаются мои римляне?

— Грабежами, дуче, — ответил откровенно Радль. Муссолини раздраженно махнул рукой:

— Я имел в виду не грабителей, а настоящих фашистов.

— Таковых мы не нашли, дуче, — произнес Радль и подумал: «А ведь Муссолини выглядит старым и усталым человеком».

Подошло время отправляться в путь. Было три часа пополудни. Дуче пришлось взять себя в руки и успокоиться. Десантники и эсэсовцы тоже покидали гостиницу, но более простым путем — по четыре человека на фуникулере каждый раз в сопровождении итальянского солдата, служившего заложником. Последний из спустившихся эсэсовцев вывел из строя аппаратуру включения фуникулера.

Проехать двести километров по незнакомой территории на автомашине было для Муссолини слишком рискованно. Оставалось воспользоваться «шторьхом» Герлаха, налетавшего 17 000 часов, хотя и это было небезопасно.

За несколько минут до этого из долины поступили тревожные сведения. Как и было обусловлено, второй «шторьх» должен был сесть у нижней станции фуникулера. И вот теперь его пилот сообщил по