последовавшим ужином, сервированным на синем китайском фарфоре, лишь некоторые из них поддержали ликующий возглас Паволини:

— Стоит рискнуть всем, чтобы пережить такой час. Это был их последний редут, и они знали об этом.

При подготовке Ла-Рокка к возвращению дуче Буффарини со своими людьми конфисковали у враждебно настроенных романьольцев автомашины, продовольствие и даже половые щетки.

— Мой корабль бросил якорь со всеми оставшимися в живых на борту, — с кислой миной подвел итог Муссолини. — Но не все оказались достойными людьми.

Мечтая о своем триумфальном возвращении во дворец Венеция, он был сильно разочарован. Преемник фон Маккензена Рудольф Ран, хитрый и тонкий дипломат, посоветовал, чтобы дуче не показывался вообще в Риме, заявив Гитлеру, что в таком случае невозможно было бы обеспечить его полную безопасность. К тому же для Кессельринга поддержание порядка и законности в столице при нахождении там дуче стало бы проблематичным.

Немцы подобрали новую резиденцию для Муссолини на вилле Фелтринелли, на западном берегу озера Гарда, в тысяче километров от Рима. Служебные же помещения должны были располагаться на вилле Орсолине, расположенной в нескольких сотнях метров на этом же озере. По названию ближайшего города — Сало — многие итальянцы называли вновь созданную марионеточную республику «Республикой Сало» и даже «Республикой Каина».

Муссолини опасался, что немцы свяжут ему руки шелковой веревкой, если он попытается выехать за пределы виллы. 27 сентября, когда министры разъехались, он сел к письменному столу и написал длинное письмо Адольфу Гитлеру.

«Республиканское правительство… имеет лишь одно желание: чтобы Италия возможно быстрее заняла надлежащее ей место. Но для того, чтобы достичь эту цель, немецкому военному руководству необходимо ограничить свою деятельность чисто военными вопросами… Все остальное должны решать итальянские гражданские власти…

Если это не будет реализовано, итальянское и мировое общественное мнение сделает вывод о неспособности правительства руководить страной. Само же правительство будет вновь дискредитировано и сделается всеобщим посмешищем…»

В то утро, когда Муссолини написал свое обращение к Гитлеру, адвокат Ренато Зансоне шел не торопясь из здания общественного суда Неаполя по направлению к своему дому в Вомеро. Дойдя пешком до площади Данте, так как общественный транспорт не работал, он увидел, что она оцеплена эсэсовцами. Он тут же свернул в боковую улицу и быстро побежал прочь.

Свернув на запад, а потом на север, он, наконец, оказался в тихом районе города — на улице Виа Сан-Джузеппе-дей-Нуди. У дверей домов стояло несколько женщин с безразличным выражением на лицах. Когда он заторопился дальше, одна из них сказала:

— Куда вы идете, синьор? На улицу Виа Сальватор Роза? Так немцы и там задерживают мужчин.

Произнеся это, женщина дернула его за руку, и он, пройдя за ней внутрь комнаты, спрятался за массивным платяным шкафом. В абсолютной тишине адвокат вдруг услышал, что в шкафу кто-то есть, а под железной кроватью увидел ноги еще двоих мужчин. Женщина тем временем возвратилась на свой наблюдательный пост у двери.

Довольно долгое время — прошло полчаса, а может быть, и час — все было тихо. Затем с улицы женщина крикнула:

— Можете выходить — эти ублюдки ушли.

Когда Зансоне вышел на улицу вместе со своими товарищами по несчастью, то увидел, как из ближайших домов вышло не менее пятидесяти мужчин различного возраста, морщась от солнечного света.

Как потом оказалось, около 200 000 мужчин этого крупнейшего морского порта скрывались в течение двадцати дней, пока шли облавы. Некоторые прятались, подобно летучим мышам, в гротах и пещерах, в церковных склепах и канализационных трубах. Другие отсиживались на чердаках заброшенных домов, готовые в случае опасности уйти по крышам. Счастливчики получили места в городской больнице Кардарелли.

Такому положению дел в городе жители были обязаны двум людям — гауляйтеру Фрицу Заукелю, нацистскому руководителю трудовых резервов оккупированной Европы, подготовившему и отправившему в Германию 600 000 итальянцев, и полковнику Шоллю, коменданту гарнизона Неаполя. 22 сентября по его приказу на стенах домов и афишных тумбах были расклеены прокламации, в которых говорилось:

«До сих пор только 150 человек явились на установленные пункты в соответствии с декретом для отбытия обязательной трудовой повинности, тогда как их число должно составлять более тридцати тысяч. В связи с этим, начиная с завтрашнего утра, военные патрули получат приказ на проведение облав и задержание лиц, уклоняющихся от повинности…»

К тому времени из 600 000 жителей Неаполя 22 000 погибли при 105 воздушных налетах авиации союзников. Сорок процентов жилых домов были разрушены. Теперь начатое союзниками стали продолжать немцы. 16 сентября Шолль приказал очистить зону побережья на глубину 300 метров и эвакуировать 35 000 семей. Затем немецкие солдаты приступили к систематическому уничтожению промышленного потенциала города. Большой и красивый порт превратился в кладбище подорванных кранов, мостовых ферм и полуразрушенных многоквартирных домов.

У жителей не было ни газа, ни воды, ни света, телефонные линии не работали, а хлебный рацион был сокращен до одной унции (28,3 грамма) в день. Но они не теряли мужества, поскольку 5-я армия генерала Марка Кларка была на расстоянии сорока километров от города.

Немцы продолжали свою разрушительную деятельность. Однако горожане не сразу оценили опасность, нависшую над еще одним жизненно важным объектом Неаполя. Одной из первых это осознала двадцатитрехлетняя Маддалена Церасуоло, дочь сапожника, буквально ворвавшаяся к отцу, проживавшему на улице Вико-делла-Неве, и крикнувшая:

— Надо что-то делать. Они начинают минировать Понте-делла-Санита.

Речь шла об огромном виадуке, проходившем всего в пятидесяти метрах от их дома и имевшем семьдесят три метра в длину и двадцать четыре в ширину, соединявшем город с шоссе, идущим на Рим. Под самим виадуком, а также к западу и востоку от него располагались жилые дома. Карло Церасуоло сразу же воскликнул с яростью:

— Ну уж нет, этого мы им не позволим! Ведь опасности подвергаются и наши жилища.

С тремя товарищами отца Маддалена побежала к мосту, на южной оконечности которого два немецких солдата делали шурф для закладки динамита. Подойдя к ним с тыла, один из мужчин открыл огонь. На другом конце, у статуи короля Умберто I, отец Маддалены с группой горожан также начали стрелять, оказывая им поддержку.

Один из солдат был убит, другой немец, пригнувшись, побежал к грузовику, стоявшему на удалении ста метров. В этот момент двадцатитрехлетний пехотный лейтенант Дино дель Прете подскочил к месту закладки динамита, схватил взрывчатку и забросил далеко в сторону.

Мост был спасен, однако неаполитанцам надо было готовиться к борьбе за каждую пядь своего истерзанного, но по-прежнему дорогого города.

Ранним утром 28 сентября на всех важнейших улицах города стали возводиться баррикады. На востоке баррикады с установленными на них пулеметами прикрывали площадь Национале, отрезав немцев от их складов в Поггиореале. На севере старики, женщины и дети строили баррикаду трехсотметровой длины, используя трамвайные вагоны, железные решетки и обломки скал. Когда грузовики с немецкими солдатами попытались обойти баррикаду, по ним был открыт огонь.

Теперь Неаполь предстал перед немцами как смертельно опасная ловушка, готовая поглотить их солдат, мотоциклы и грузовики. Винтовочные выстрелы раздавались даже в узких улочках и переулках, никогда не видевших солнца. Из развалин домов строчили пулеметы. Из-за баррикад, сложенных из кроватей, школьных парт, булыжников, вынутых из мостовых, газетных киосков и прочего подручного материала, в немецкие автомашины летели ручные гранаты. В воздухе стояла пыль, пахло порохом и гниющим мусором.

Это не было акцией, запланированной стратегами и никто даже не предполагал, что «четыре дня