день воскресенья 25 июля. Главным участникам драмы каждый час казался вечностью. Они ждали, какую же карту выбросит им судьба до исхода дня.

В девять часов утра маршал Бадолио сидел у телефона на своей вилле, зевая, как рыба, выброшенная на берег. На нем была серо-зеленая маршальская форма, как его проинструктировали генерал Амброзио и герцог Акваронский, позвонившие час тому назад и сказавшие, что государственный переворот должен произойти в течение дня. Решения, принятые большим советом, ускорили события: король, опасавшийся контрвыступления милиции, не должен ожидать обычной аудиенции в понедельник, чтобы сместить Муссолини. Бадолио должен был находиться в готовности, но за три года праздной жизни форма стала столь тесной, что он едва мог дышать. Приказав поставить одну из 500 бутылок шампанского «Вдова Клико» из собственного погреба на лед, он сидел, потея и полный страха, ожидая вызова короля.

В этот же час генерал Энцо Галбиати находился в своем управлении на площади Романия. Он еще раз просмотрел меморандум, подготовленный им за время, прошедшее после окончания заседания большого совета. Он ожидал звонка дуче, но, если вызова не последует, он отправится во дворец Венеция самостоятельно, чтобы вручить Муссолини этот меморандум. В нем предлагался немедленный арест всех членов большого совета, проголосовавших за предложения Гранди прошедшей ночью, и выражалась просьба разрешить ему убыть по срочным делам. В целях более тесной координации действий итальянских служб безопасности со службами Третьего рейха Галбиати намеревался выехать в Берлин для встречи с Генрихом Гиммлером.

Опасаясь подобных действий, Джалеаццо Чиано тем не менее находился в своей элегантной квартирке в доме номер 9 по улице Виа Анджело Сеччи. Граф был один и не ожидал никаких визитеров, за исключением разве агентов ОВРА в традиционных плоских шляпах. С девяти часов до полудня он дважды позвонил по телефону. Первый звонок он сделал Эдде, которая находилась вместе с детьми в Понте-а- Мориано, и попросил ее срочно приехать в Рим.

— К чему такая поспешность? — спросила его Эдда апатично. — Не произошла ли новая высадка?

— Мы тронули с места камень, и теперь в результате этого произошел оползень, — раздраженно ответил Чиано.

Следующий звонок был графу Леонардо Витетти, сотруднику министерства иностранных дел, который был также осведомлен о плане Амброзио.

— Скройся пока отсюда, — предупредил он того. — Меня могут арестовать каждую минуту, но не беспокойся: меня освободят, как только Муссолини будет смещен.

Дино Гранди ничего не знал об армейском плане. Через час после окончания заседания большого совета он впервые встретился с герцогом Акваронским в доме их общих друзей. В результате их встречи герцог и позвонил Бадолио в восемь часов утра.

— Сообщите королю, что мы передали в его руки конституционные средства для действий в качестве главы государства, — настойчиво сказал ему Гранди. — Армия должна быть реорганизована, ее следует подготовить к боевым действиям против немцев. Каждый час просрочки приблизит их к нам.

В полдень на квартиру Гранди позвонил начальник секретариата дуче и передал, что Муссолини хочет видеть его немедленно, но не сказал, по какому вопросу. Гранди тут же позвонил герцогу Акваронскому и посоветовался: надо ли ему слушаться Муссолини?

— Король считает, что вам не следует идти к Муссолини, — ответил герцог.

Надев спортивную рубашку, Гранди задумался: «Какую игру начнет король теперь, когда следовало ожидать реакции Германии?»

На вилле Волконского, где размещалось германское посольство, ни о каком нарушении праздности не было и речи. Дежурный, двадцатидевятилетний генерал Герхард Гумперт, обливаясь потом во флигеле основного здания, думал не столько о Муссолини, сколько о пляже в Остии. Гумперт, как и другие официальные лица посольства, знал о заседании большого совета, но для него это было вопросом внутренней политики Италии, не влияющим на ход войны. Такого же мнения придерживался и сам посол Ханс Георг фон Маккензен.

Фон Маккензена не удивляло и то, что маршал Бадолио несколько раз за это утро пытался сконтактироваться с ним. Занимаясь дипломатической почтой и телеграммами, он приказал ни с кем его не соединять.

В 2.30 пополудни Маккензен вызвал к себе Гумперта и распорядился срочно послать телекс Риббентропу, находившемуся в замке Фушль. Когда Гумперт стал знакомиться с текстом, он едва не присвистнул от удивления. Посол, настоящий пруссак девятнадцатого века, не принял во внимание предупреждения своего политатташе Херберта Капплера и на запрос Риббентропа о ситуации в Италии ответил:

— Позиция дуче, как никогда, крепка.

В 4.45 пополудни Бенито Муссолини почувствовал себя вновь в безопасности. Приближенные отметили, что он быстро восстановил свои душевные и физические силы, как в былые времена. Он даже отправил назад своего лечащего врача доктора Арнальдо Поцци, когда тот навестил его на вилле Торлония в десять часов утра. Дуче еще лежал в кровати.

— Пусть сегодня так и будет, — сказал он Поцци, отказавшись даже от обычного укола содиумом бенцоата. — Я почти не спал и слишком возбужден.

Появившись затем во дворце Венеция, он почувствовал некую уверенность. Для него было важно услышать, что король вновь подтвердил свое к нему доверие. В 12.15 секретарь Муссолини Николо де Цезаре позвонил королю, испрашивая аудиенцию на тот же день.

И вот, откинувшись на мягкое сиденье черной «астурии», Муссолини мчался по пустынным улицам города в сторону виллы Ада.

На руинах Сан-Лоренцо еще до этой поездки он заверил генерала Галбиати:

— Король чувствует себя уверенно за моей спиной.

К изумлению Галбиати дуче отказался санкционировать проведение арестов диссидентов большого совета. Стоя на позициях конституции, он считал необходимым согласовать с королем увольнение министров и их заместителей. К тому же Гранди и Чиано, будучи награжденными, как и он сам, «Ожерельем Благовещения», могли обращаться к королю как к «кузену».

Более того, один из проголосовавших за предложения Гранди — министр корпораций Туллио Джианетти — утром прибежал во дворец Венеция, чтобы отказаться от своего голоса, поскольку-де посчитал, что «было бы неправильным ослабить политический престиж Муссолини перед угрозой надвигающегося поражения». Дуче был убежден, что и другие последуют его примеру. С высокомерием он сказал Галбиати:

— Эти слабонервные не понимают, что, если бы с ними не было человека, их возвысившего, они оказались бы в сточной канаве вместе с чернью.

А заместителю министра внутренних дел Умберто Альбини, также поддержавшему Гранди, он изложил свое мнение еще более жестко:

— Ваш голос, да и голоса ваших друзей не имеют никакого значения. Большой совет был созван лишь для того, чтобы выслушать мнение делегатов. Я еще раз просмотрел законы, и король подтвердит, что я имею право проигнорировать результаты голосования.

Де Цезаре вез в своем портфеле предложения дуче о военной реформе. При этом предусматривалась замена семи действующих военачальников. Только жаркие дискуссии прошлой ночью удержали его от объявления новых назначений. Более того, он продумал план прекращения войны. Утром он попросил японского посла барона Хидаку срочно связаться с президентом Хидеки Тойо, который должен был оказать давление на Гитлера, чтобы тот прекратил войну с Россией и начал мирные переговоры.

На размышления и планирование ушли многие часы. В 3.30 пополудни он поспешил на виллу Торлония, чтобы скушать чашку бульона. К его удивлению, Рашель не одобрила его намерение отправиться к королю на аудиенцию.

— Тебе нечего у него делать. Король есть король: если ему будет нужно, он выбросит тебя за борт.

— Король, — сухо возразил Муссолини, — мой лучший друг, может быть, даже единственный друг в настоящее время.