признав впервые, что ему уже шестьдесят лет, и заявив:

— В сложившихся обстоятельствах я даже готов положить конец этим прекрасным делам.

Многие делегаты в этот момент почувствовали к нему сочувствие. Для Луиджи Федерцони дуче был подобен «старому великому актеру, впервые в своей жизни плохо знавшему свою роль». Аннио Бигнарди испытывал горечь и досаду: ему казалось, что происходившее напоминало встречу семьи, собравшейся, чтобы «обсудить промахи отца, который был уже не в состоянии оказывать им поддержку». Гуидо Буффарини-Гуиди, входивший в состав фракции дуче, подумал, будто бы Цезарь, принимая удары кинжалов заговорщиков, воспринимал их как «удары, наносимые другому человеку».

Постепенно, однако, в словах Муссолини стала звучать угроза. Тыкая синим карандашом то в одного, то в другого, подобно школьному учителю, он задал вопрос:

— Если между партией и итальянским народом возникла трещина, не произошло ли это из-за того, что многие партийные боссы обогатились за счет народа?

В зале тут же возникло возбуждение. Если дуче может назвать конкретные имена и проступки, почему же он не сделал этого ранее? Последние его слова напомнили поведение ребенка, задающего загадку:

— В голове моей имеется ключ, которым можно поправить наше военное положение. Но я не скажу, что это такое.

Гранди видел, что Муссолини постепенно восстанавливал к себе былое доверие. Наконец, он заявил:

— Я не собираюсь уходить. Король и народ — на моей стороне.

Дуче хорошо знал, что Гранди не станет компрометировать монархию. Поскольку никто его не прервал, Муссолини продолжил:

— Когда я завтра расскажу королю о нынешнем заседании, он скажет мне: «Некоторые из ваших людей покинули вас, но я, король, остаюсь с вами».

Гранди подумал: «Они колеблются». И дуче понимал это. Играя на их чувствах, он добавил:

— У меня никогда не было друзей, но король — со мной. Удивляюсь, что станет завтра с теми, кто нынче встал мне в оппозицию.

И он странно улыбнулся, зная, что никто ему не ответит. На какой-то миг Гранди показалось, что перед ним прежний дуче, и в смятении посмотрел на своих коллег. На их лицах читалось смирение.

— Дуче шантажирует нас, — воскликнул Гранди. — Он пытается поставить нас перед выбором между прежней лояльностью к своей личности и нашей преданностью Италии. Господа, мы не можем колебаться в данный момент. Речь идет об Италии.

Тут же на ноги вскочил Карло Скорца и, следуя инструкции Муссолини, зачитал третью резолюцию. В ней предлагалось передать полный контроль над генеральным штабом армии, да и всю полноту власти, включая право объявления военного положения в стране, фашистской партии.

Поднявшийся, качаясь, президент сената, законченный алкоголик Джиакомо Суардо, дрожащим и слезливым голосом отказался от подписи, сделанной им в перерыве под меморандумом Гранди. Гаэтано Полверелли, новообращенный, стал следующим отступником, заявив:

— Я родился приверженцем Муссолини, так и умру им.

Гранди теперь мог опереться на девятнадцать подписей — но сколько из этих подписавшихся могут смалодушничать, когда полетели щепки? И подумал с горечью: «Мы проиграли».

Несколько человек предложили компромиссное решение, которое вполне устроило бы дуче.

Гранди вновь поднялся, настаивая на каждом своем предложении, затем передал меморандум диктатору.

Муссолини просмотрел текст, как потом вспоминал Алфиери, «индифферентно». Хотя число подписей, видимо, удивило его, на лице у него ничего не отразилось.

Затем хриплым голосом провозгласил:

— Дебаты продолжались долго, и все вопросы рассмотрены основательно. Представлено три проекта резолюции. Первым было предложение Гранди, поэтому я ставлю его на голосование. Скорца, называйте присутствующих поименно.

Упершись локтями в стол, он подался вперед, сверля взглядом лица делегатов.

Было 2.40 ночи. Хотя по возрасту первым был должен идти маршал де Боно, секретарь партии сделал психологический демарш, назвав Муссолини, и тот твердым голосом произнес: «Нет!»

Следующим был назвал де Боно.

— Да, — ответил он старческим голосом при абсолютной тишине зала.

Голосование продолжилось. Скорца отмечал «да» или «нет» против называемых фамилий. Суардо воздержался. Фариначчи проголосовал за собственное предложение. Новички Готтарди и Пареши, в которых Гранди было засомневался, проголосовали «да». И вдруг Скорца назвал фамилию Чиано. Муссолини, прищурившись, холодно посмотрел на своего зятя. Оба обменялись долгими проницательными взглядами. И все же Чиано ответил «да» к полному изумлению дуче. Происходило невероятное: сторонники Гранди побеждали.

«О чем думал Муссолини в этот момент? — удивлялся Гранди. Граната в его кармане напомнила ему об утренних размышлениях: — А ведь дуче прикажет всех нас арестовать, если они победят. Но может быть, он намеревался поставить Гитлера перед случившимся фактом — о решении вывести Италию из войны». Ни дуче, ни сам Гранди ничего не знали о ведущемся параллельно заговоре, готовящемся генералом Амброзио и принцессой Марией-Джозе. Поэтому Муссолини, по-видимому, воспринимал происходившее как бунт собственных марионеток.

Скорца в полной тишине занялся подсчетом голосов. Наконец он объявил:

— Результат голосования: девятнадцать — «за», восемь — «против» и один воздержался.

Муссолини приподнялся и, собирая свои бумаги, произнес:

— Таким образом, приняты предложения Гранди. Заседание закрыто.

С нескрываемой ненавистью посмотрел на человека, оказавшегося инициатором происшедшего, и сказал:

— Вы спровоцировали кризис режима.

Как потом вспоминал Гранди, Муссолини затем выразился даже более резко:

— Вы убили фашизм.

Когда Муссолини поднялся, Скорца крикнул по установленному ритуалу:

— Салют дуче!

Даже Алфиери механически воскликнул:

— Мы салютуем ему!

Муссолини же сделал жест, как бы отбрасывая что-то в сторону, произнеся при этом:

— Нет, нет. Я освобождаю вас от этого!

В наступившей после его ухода тишине раздался голос глухого Маринелли:

— Что он сказал? И что происходит? Принято ли предложение Гранди?

Кларетта Петаччи была разбужена резким звонком телефона. Было почти четыре часа утра. Муссолини звонил из своего кабинета во дворце Венеция. Как и всегда за прошедшие семь лет, их разговор был записан оператором Г-21 ОВРА Уго Гуспиги. Как он потом вспоминал, дуче вначале был скрытным и сдержанным. Кларетта даже воскликнула:

— Ты меня пугаешь!

— Ничего особенного не произошло, — ответил Муссолини глухо. — Мы подошли к эпилогу — самому большому поворотному пункту в истории.

После долгих секунд молчания Муссолини добавил как бы про себя:

— Звезда померкла.

— Не мучь меня, — попросила его Кларетта.

— Все окончено, — ответил он ей. — Тебе следует подыскать себе убежище. Не думай обо мне — поторопись!

Кларетта попыталась как-то развеселить и утешить его:

— Это твоя новая выдумка.

— К сожалению, это все не так, — невыразительным тоном отреагировал дуче.

После этого наступило ожидание, особенно им запомнившееся. Часы проходили за часами в жаркий