Но арест за пределами виллы, пытался убедить его герцог, вызовет вмешательство личной охраны дуче и приведет к кровавому столкновению, а возможно, и к фашистским контрмерам и даже гражданской войне. Самым верным было бы арестовать дуче — вопреки общеизвестным канонам гостеприимства, — пока он еще был гостем короля, и отправить в санитарной машине в казарму карабинеров.

Король в типичном для него духе не сказал ни «да», ни «нет», а лишь развел руками. Герцог же распорядился об аресте Муссолини от имени короля.

В салоне король пытался наложить, как говорится, бинты на раны.

— Мне очень жаль, очень жаль, — Пунтони ясно слышал сквозь двери слова короля, — но решение не может быть другим.

Муссолини потом сказал, что король взял обе его руки в свои, как надежный друг, и заверил его:

— Не беспокойтесь о личной безопасности. Я отдам распоряжение о вашей защите.

Дуче предупредил короля:

— Кризис этот будет расценен как победа Черчилля и Сталина.

Когда король провожал его до двери, Муссолини не сказал более ни слова. Посмотрев на часы, уточнил: было 17.20. Коль скоро это затронуло его интересы, королю потребовалось всего двадцать минут, чтобы положить конец двадцатилетию фашизма.

Но вот Вигнери увидел, как лакей слегка кивнул и в тот же момент исчез из виду. Когда капитан быстрыми шагами поднялся по лестнице, ни короля, ни его помощника видно не было. Муссолини тяжело спускался вниз, за ним шел де Цезаре. Тут же перед секретарем возник Авверса. Агенты, стоявшие внизу лестницы, сразу же скрылись за автомашиной Муссолини.

— Дуче, — произнес Вигнери, становясь на пути Муссолини, — по приказу его величества короля мы просим вас следовать за нами, чтобы защитить от возможных оскорбительных действий против вас черни.

Муссолини непонимающе посмотрел на него, затем сказал слабым голосом:

— В этом нет необходимости, — и направился к «астурии».

— Дуче, — настоятельно молвил Вигнери, — я обязан выполнять приказ, — и заступил ему дорогу. — Вы должны пройти в мою автомашину, — продолжил капитан и подтолкнул дуче в сторону санитарной автомашины.

Когда ее задняя дверца открылась, Муссолини отпрянул. Мягко, но настойчиво Вигнери взял Муссолини за левый локоть и подтолкнул внутрь. За ним последовал де Цезаре. Агенты и унтер-офицеры сразу же вскочили в «санитарку».

— А к чему эти люди, — запротестовал Муссолини.

— Выходите, парни, да побыстрее, — приказал капитан, сделав выразительный жест рукой.

С верхней ступеньки лестницы лакей Пикколи наблюдал за происходившим. Последняя и нелепая сцена падения дуче навсегда' останется в его памяти: Муссолини поднял обе руки к голове, удерживая котелок, агенты повыпрыгивали из «санитарки», бряцая оружием, затем железная дверка закрылась, и машина тронулась.

Подполковник Санто Линфоцци не жаловался на окружающий мир. Этот июльский воскресный вечер в римской казарме карабинеров Подгора, где он был комендантом, ничем не отличался от ему подобных: на парадной площадке виднелись группки родственников, нагруженных сумками с продовольствием, солнце пробивалось сквозь ветви пальм.

Затягиваясь сигаретой, подполковник гадал, когда к ним прибудет генерал Анджело Чериса. Еще днем он получил об этом извещение.

Вдруг он вздрогнул. В широкие железные ворота казармы въехала санитарная машина, притормозив у двери, у которой он стоял. Из задней двери выпрыгнули два офицера, затем вышли восемь каких-то человек в гражданском. Недокуренная сигарета выпала у него изо рта, так как в одном из них он узнал самого главу правительства.

— Дуче, — произнес Линфоцци с бессмысленной улыбкой на лице, подходя к нему, — это большая честь для нас!

Муссолини лишь посмотрел на него.

— Подполковник, — сухо произнес Вигнери, отдавая честь, — дуче — наш гость. Пожалуйста, откройте офицерский клуб, чтобы он немного освоился.

Подполковник направился к клубу. Когда он открыл дверь, Вигнери отодвинул его в сторону и прошел с Муссолини по коридору в небольшую комнату, обставленную мебелью в имперском стиле и выходящую окнами в опрятный сад. Муссолини по-прежнему молчал, но де Цезаре подошел к капитану и спросил:

— А если дуче захочет отсюда уйти?

— Он не сможет этого сделать, — нетерпеливо ответил тот.

— А если ему надо будет позвонить? — настойчиво продолжил де Цезаре, показывая рукой на телефонный аппарат, стоявший на столике.

— Он не должен звонить, — покачал Вигнери головой.

— Тогда как вы объясните все это? — с раздражением спросил де Цезаре.

— Господа, я лишь выполняю приказы, — ответил Вигнери холодно. — И это не моя компетенция — давать объяснения.

Не глядя на столик с телефоном, Муссолини нервно похлопывал пальцем нижнюю губу. Вигнери же подошел к столику и тремя движениями перочинного ножа отрезал провод.

В 7.30 вечера рядовой Николо Моначи сел в трамвай. Когда он платил за проезд, то понял: по- видимому, что-то произошло. В вагоне царило холодное молчание, а люди, завидев его милицейскую форму, отстранялись от него как от прокаженного.

У Моначи было неплохое настроение. Двадцатидевятилетний Николо был одним из восьмисот человек личной охраны дуче. Он возвращался в казарму после раскопок в Сан-Лоренцо, побывав в послеобеденное время на площади Аргентина, где заглянул в стрелковый тир и комнату ужасов.

Едва войдя в казарму, он понял, почему люди вели себя столь странно. К тому же унтер-офицер его роты, увидев его, сказал:

— Муссолини пал. Есть ли у тебя гражданская одежда? Самое время отсюда сматываться.

Хотя официальное объявление было сделано лишь через три часа, слухи о падении Муссолини распространились по Риму с необычной быстротой.

Некоторые использовали для этого коды. Леопольдо Пиккарди, либерал и член подпольной организации, например, подняв после звонка телефонную трубку, услышал, как Марчеза Бенцони, приятельница Марии-Джозе, сказала:

— Король засунул большой сыр в шкаф.

Энцо Сторони, адвокат королевской семьи, позвонил своему тестю и пригласил его к себе:

— Приходи сегодня вечером, будут сигары и кофе. Дело в том, что двадцать лет назад старик заявил, что не сделает ни одной затяжки до тех пор, пока не рухнет фашистский режим.

За столом на вилле Ада королева Елена выговаривала мужу:

— Нельзя так обходиться с гостями. Ведь тем самым нарушены правила королевского гостеприимства. Его следовало арестовать где угодно, но не в нашем доме.

Побелев от ярости, король вытер салфеткой губы и встал из-за стола. Принцесса Мария-Джозе также испытывала стыд. За ужином у друзей она ударилась головой в зеркало, воскликнув:

— Нельзя было так делать, нельзя! Раздраженный неоднократными попытками Бадолио

дозвониться до него, посол фон Маккензен послал своего первого секретаря Ульриха Дёртенбаха на виллу к маршалу, чтобы узнать, что тому было нужно. Возвратившись, Дёртенбах с бледным лицом доложил послу, плававшему в бассейне:

— Бадолио хотел сообщить об отставке Муссолини и своем назначении премьер-министром.

Выбравшись из бассейна, фон Маккензен выкрикнул в ярости:

— Этот Бадолио — свинья!

В апартаменты принца Отто фон Бисмарка новость принес лакей, подававший в белых перчатках кофе и напитки:

— Прошу прощения, но должен сообщить, что его величество отправил Муссолини в отставку.

Жена принца Анна-Мария прокомментировала это сообщение словами: