24–25 июля 1943 года

Квинто Наварра еще раз осмотрел помещение — все было в полном порядке. Подготовка к заседанию большого совета шла как к одному из знаменательных дней. На полированных столах лежали двадцать восемь эбонитовых ручек и блокнотов и сверкали двадцать восемь хрустальных чернильниц. На равном удалении были установлены шесть настольных ламп. Стены задрапированы голубым бархатом.

Было уже 4.45 пополудни — суббота, 24 июля 1943 года. Прошло пять дней после встречи Муссолини с Гитлером в Фелтре.

Наварра услышал, как прибывающие члены совета приветствовали друг друга во дворе дворца. До него донеслись и слова удивления, когда они направились в комнату заседаний, проходя мимо кустов олеандра и статуй Купидона и других античных божеств. Впервые за все время не было видно личной охраны дуче. Многие из них были заняты на раскопках руин в Сан-Лоренцо. В качестве стражи были задействованы представители корпуса специальной полиции. Не развевались, как обычно, фашистские флаги, оставленные в партийных штаб-квартирах. Карло Скорца сказал утром генералу Энцо Галбиати, командующему фашистской милицией:

— Дуче хочет провести это заседание по возможности скромнее.

Многие из прибывших были одеты в черную униформу с сапогами. Это были новички, избранные в состав совета в течение четырех лет после его последнего заседания. Лучиано Готтарди, президент конфедерации промышленных рабочих, переходил от делегата к делегату, представляясь: «Готтарди — очень приятно». Сорокапятилетний Карло Пареши, министр сельского хозяйства, поднимаясь по лестнице вместе с Альфредо де Марсико, новым министром юстиции, спросил почтительно:

— Что надо делать на заседании совета? И как вообще оно проходит?

А тот шел сюда как на погребение. Учитывая опыт своего предшественника Дино Гранди, Марсико даже отпустил своего шофера, полагая, что к концу заседания уже не будет министром.

Не многие чувствовали себя столь уверенно, как Роберто Фариначчи, который, например, считал, что судьба, сделавшая его двадцать лет тому назад партийным боссом Кремоны, и на этот раз восстановит равновесие. Садясь в машину у дверей «Гранд-отеля», убежденный в неизбежности перемен, он сказал управляющему:

— Завтра я буду править Италией.

Большинство делегатов были озабочены происходящими событиями. Джиованни Балелле, главе конфедерации промышленников, позвонил Джузеппе Боттаи и сказал:

— Этой ночью возможны определенные осложнения. Оставайся лучше дома, сказавшись больным.

Но Балелла решил все же прибыть на заседание: а вдруг потребуется принятие какого-либо решения. Даже Джалеаццо Чиано, как всегда шумный и веселый, посчитал число 17 несчастливым и, надевая униформу, перекрестился перед ликом Мадонны.

В числе дюжины других членов совета Чиано был в курсе предстоящих событий. 21 июля он был приглашен к Боттаи, дом которого находился на улице Виа Мангили, где встретился с Дино Гранди. Тот вначале возражал против привлечения к акции Чиано, поскольку тот состоял в дружеских отношениях с генералом Кастеллано, да и дело-то касалось его тестя. Но Боттаи посчитал, что им нужен любой человек, которого они могли привлечь. Для Чиано было достаточно бегло прочитать пять машинописных страниц, подготовленных Гранди, и он сказал:

— Если бы мой отец был жив, он был бы с вами. Почему вы не разрешаете мне делать то, что я могу сделать во имя его?

Вечером того же дня за ужином с друзьями он поднял бокал с пенящимся шампанским и провозгласил тост:

— Выпьем за ниспровержение старика.

В течение трех дней Дино Гранди действовал активно. Во-первых, подготовил три десятка копий проекта своей резолюции, исходя из предложений, которые он в 1941 году вручил королю. Затем послал своего друга Аннио Бигнарди, секретаря конфедерации сельскохозяйственных рабочих, собрать предварительные мнения, а по возможности и подписи/Одним из первых он сконтактировался с маршалом де Боно.

— Пожалуй, я подпишу документ, — сказал тот со вздохом. — Это то, что требуется стране. Для кого-то, правда, наступит конец.

Партийный секретарь Карло Скорца, взглянув на представленный ему меморандум, побежал тут же с ним к Муссолини. Дуче расценил инициативу Гранди как «низкую и неприемлемую», но согласился принять его 22 июля. Не желая, чтобы его инициатива была расценена как секретный заговор, Гранди пошел на аудиенцию к Муссолини в надежде убедить того отойти от общественной жизни. По мнению Гранди, у короля в этом случае были бы развязаны руки, и он мог бы обратиться к союзникам и даже объявить войну Германии.

Встреча продолжалась девяносто минут и была на удивление спокойной. Дуче слушал внимательно и терпеливо, затем сказал:

— Вы были бы правы, если бы война была проиграна. Немцы готовятся применить секретное оружие, которое восстановит баланс.

Муссолини позже пожаловался, что Гранди ничего не сказал о том, что намечалось, хотя и должен был бы догадаться об этом.

Но вот делегаты собрались в большом холле, негромко переговариваясь и бросая взгляды по сторонам. Каждый про себя думал, осмелится ли Гранди сделать официальное заявление и как на это отреагирует Муссолини, который не раз в прошлом успешно выходил из подобных положений.

Одним из последних появился генерал Энцо Галбиати, командующий фашистской милицией, с озабоченным выражением лица. Будучи солдатом, действующим только по уставу, он был не в состоянии производить глубокий анализ, но на этот раз все постулаты оказались нереальными. Указания дуче не привлекать к несению охраны милицию, отсутствие партийных знамен явились необычными факторами. Когда Муссолини вошел в холл, то почувствовал тайный сговор, как крестьянин чувствует приближение дождя. Гранди в этот момент показывал какие-то бумаги Боттаи, бывшему министру финансов Альберто де Стефани, министру иностранных дел Бастиани и послу Алфиери.

Не успел Галбиати сделать несколько шагов, как к нему обратился Гранди:

— Галбиати, а вы не подпишетесь?

Тот спросил удивленно:

— Подписывать, а что? Что все это значит?

На ответ ему уже не было времени. Карло Скорца, стоявший в конце холла, крикнул громогласно: «Салют дуче!» Из открывшейся двери задней комнаты вышел Квинто Наварра, несший портфель дуче, за которым показался сам Муссолини в черной рубашке и серо-зеленой форме почетного капрала милиции. Все присутствовавшие механически повторили приветствие Скорцы и подняли руки в римском салюте.

Когда делегаты расселись по местам, Скорца стал их вызывать по списку. Отвечали они по-разному: старички — с безразличием, новички — вскакивая на ноги с криком: «Присутствует!» Гаэтано Полверелли, министр культуры, потом вспоминал, что после переклички в зале наступила гнетущая тишина.

Сидя по правую руку от дуче, Дино Гранди глубоко вздохнул. Ему была понятна причина созыва совета. Ему и его последователям удалось переговорить лишь с четырнадцатью членами большого совета. Двенадцать из них были согласны с предъявлением требований, но только десять поставили свои подписи под меморандумом.

Гранди решил быть готовым ко всему. В первой половине дня он выбрал время для посещения своего коттеджа в пригороде Рима в Фраскати вместе со старым другом генералом Агостини.

Теперь в его кармане лежала окрашенная в серый цвет ручная граната Бреда, которую он в свое